• Здесь русский дух!
• Зима
• Печка
• Весна
• Навозница
• Начало посевной
• Картошка-кормилица
• Деревенские праздники
• Покос
• Песня в жизни русского народа
• Песня в природе
• За полем нужен глаз да глаз…
• Утро раннее
• Жнитво и молотьба
• Лён
• Колхоз
• Люди из моей памяти
• Как я стал пчеловодом
• Указатель имён

Жизнь каждого человека наполняется с каждым днём событиями, о которых, спустя время можно вспомнить, сравнить с новым днём и рассказать другим. Такой рассказ кому-то напомнит о его жизни, кому-то покажется удивительным, чудным, незнакомым, а кого-то научит иначе смотреть на простые вещи вокруг нас.

Наверно, каждый уже не раз слышал «крылатые слова» Жизнь прожить — не поле перейти, подчёркивая сложность, неровность нашей жизни и простоту, ровность поля. Картина простая, но как часто это бывает, народная мудрость несёт в себе не только смыл слов, но и множество наблюдений, ситуаций из жизни, уроков.

Жизнь прожить — не поле перейти… Только каково оно, это поле? То, что расстилается между моими родными деревнями, или то, что становится символом самой жизни. Вот так увидел я это поле.

Вот оно поле зимой, укрытое пушистым снегом. Весёлый ветерок перекатывает лёгкие волны снежинок, строя причудливые снежные волны. А солнечные лучи разбиваются на миллионы маленьких звёзд на белом покрывале. Картина весёлая, беззаботная, как наше детство. Ноги сами бегут в поле, ребятишки кувыркаются на холодной перине, постеленной природой, и радостный смех разносится на просторе. Но не всё так беззаботно. Вот увяз кто-то в глубоком сугробе — это болезни, что подстерегают любого из нас в детстве. Глядишь, вот и выбрался я из сугроба, а соседский мальчишка больше не ходит с нами гулять — слишком глубок оказался для него сугроб. А мы играем дальше, но стараемся обходить то место, помня о беде.

Вот уже и тает снег, пробивается первая зелень и тянет тоненькие стебли к солнцу, которое как бы очнулось от застывшего волшебства зимы и вспомнило о своей работе. Весна — это наша юность, когда пробуждается природа внутри нас, наши знания, чувства, мечты. Лёгкость красок в природе, на нашем поле отражает неясность наших планов, а мысли перелетают просторы поля как стайка весёлых весенних птиц. Постепенно приходит осознание необходимости работы, чтобы мечты стали былью. И вот уже друзья наших игр рядом с нами в долгие недели весенней работы людей.

Приходят и новые знания о нашем поле жизни. Там, где зимой были глубокие сугробы, угрожают нам теперь ямы — ошибки, что причиняют нам или нашим близким боль, слова, сказанные сгоряча. Иногда в этих ямах поджидает нас и болото с вязкой, липкой грязью, что остается на наших ногах, даже если удалось выбраться и уйти дальше по полю. А иногда земля превращается вдруг в песок, в котором исчезают наши усилия, а любая борозда развевается ветром, как будь то её и не было. Становится сложно идти по полю жизни, но дано человеку сил ровно столько, чтоб смог он его перейти. И даёт ему судьба спутника, так возникает семья.

Лето. Дни становятся жарче, поле стоит, покрытое тяжёлыми колосьями наших трудов. Они ещё зелены, ещё не ясно, что кроется в них — успех или поражение, ошибки или победы, но каждый надеется и ждёт. Ряды колосьев скрывают просветы неудачных дел, а радость успехов делят с каждым из нас уже и наши дети. Переживания как солнце и дождь изменили нас, грубее стала кожа, посветлели волосы от первой, ещё незаметной седины, и как в зеркале отражаются тропинки наших путей по полю в морщинках на лице.

В зрелости как в летние дни живём мы интенсивно, с жаждой, планы становятся всё больше, шире, как высокое, июльское небо, чётче как тени предметов от яркого солнца, а проблемы решаются и исчезают, как упавшая капля дождя на раскалённый камень. Жизнь кажется бесконечной, как череда тёплых летних дней.

Начало осени отличается от лета на поле жизни лишь красками колосьев. Становится ясно, каков урожай, что принёс он каждому, и в чём были ошибки. Постепенно радость трудов сменяется усталостью. А когда убран урожай, открывается некоторая пустота поля. Планы и мысли становятся как стаи птиц, покидающих родину в поисках тёплых стран, тяжёлые, где-то уже чужие и далёкие, грустные и бесконечные.

Дождь размягчает землю, становится тяжелее идти, вот уже и палочка появилась в руках. Глаза плохо видят тропинки. Может, это дождь встал пеленой на пути? Нет не дождь, а годы. Всё чаще хочется оглянуться на пройденный путь, сравнить его с тем отрезком, что остался впереди. Всё чаще ведёт нас память по полю жизни, где ищем мы встреч с родными и старыми друзьями. И всё чаще находим мы неожиданно холмики на поле. Я думаю, понятно, что я имею в виду. Это очень грустно, и невольно смешивается с осенними каплями дождя слеза.

Иногда пролетают мимо увядшие листья — это обрывки памяти, имена людей, что встречались нам на пути.

И вот, кажется, ещё мгновение и оживут воспоминания, но слишком силён порыв ветра, что вырывает листья из поля зрения, и с сожалением смотришь на их исчезающий след в воздухе. Первый снег смешивается с сединой, а ветер оголяет не только просторы поля, но и склонённую к земле мою голову. Солнце слабеет, его сил хватает лишь, чтобы осветить небольшие участки — Сегодня, немного Вчера, а на Завтра света уже не хватает… Холодный воздух последнего вздоха, и вот уже ты сам становишься памятью других. Как долго будешь ты ещё жить? Говорят, пока жива память о человеке, живёт и он. Вот и хочется мне, чтобы эта память была доброй, чтобы жили в ней и дорогие мне люди, и обычаи наши, и красота родной природы, искусства народа нашего. Хочется, чтобы не опустело поле Жизни нашей. А поле это русское, о чём мои первые воспоминания, или, как сказал А. С. Пушкин, «Здесь русский дух!..»

Здесь русский дух!..

Прожив 86 с лишним лет в своей любимой Родине — России, я учиться в высших учебных заведениях не мог, была нужда, было другое время. Я жил и учился у Жизни, в основном у стариков, моих деревенских жителей. Почти вся моя сознательная жизнь прошла в обществе старых и престарелых, в основном неучёных и безграмотных людей, которые черпали свои знания из наблюдений и традиций и в свою очередь щедро делились приобретённым за долгие годы жизни опытом с нами. Прожили они жизнь за 70 лет в обнимку с горем и радостью, не обижаясь ни на кого, а помогая и поддерживая друг друга.

Вот и решил я на этих страницах вспомнить это прелестное Русское Общество и поделиться своими воспоминаниями с его новыми членами. Сейчас в Европе всё чаще можно слышать, как называют Русских людей дураками. Я с этим в корне не согласен. Как не соглашусь и с тем, что сами русские называют себя так, по моде. О трудолюбии и гордости, смекалке и стремлениях Русского человека хочу я здесь вспомнить и рассказать. Рассказ мой будет не научный и без особых дат, но Русский человек меня поймёт и сделает свои достойные выводы, будет ценить себя по-русски без эгоизма и зазнайства.

Иногда в истории происходит так, что мнение о стране и её народе меняется, как ветер, который может принести долгожданное весеннее тепло и радость, а может разметать все добрые надежды на хороший урожай. Вот и в преддверии нашего большого праздника — праздника Великой Победы, можно услышать голоса, которые называют нас «оккупантами», что несправедливо, поскольку Россия выступила освободителем для многих стран Европы. История России показывает, что она почти никогда не нападала с целью завоевать, а часто отстаивала с оружием в руках свою независимость, выгоняла и даже сурово наказывала захватчиков, помогала в освобождении другим странам без всяких контрибуций и оплат.

Да и зачем «оккупировать»? Нашему народу вполне достаточно великой территории и богатств в её недрах. Он жил за счёт своего отличного труда безбедно и мог оказывать помощь малым странам. К сожалению, и это оказалось не оценено. Но не мне обо всём этом судить. Я лучше напишу свои воспоминания о том, что видел в жизни, что пережил вместе с моими односельчанами, расскажу о моей деревне и её прелестных старинных жителях, о том, как они работали и жили.

Зима

Деревня моя называется Шипино Селищинского сельского совета Борисоглебского района Ярославской области. Расположена она на холме, возвышающемся среди полей и лесов, омываемого с одной стороны рекой Устьей. В деревне два посада, то есть 2 ряда домов идут с востока на запад. Северный посад находится на красной стороне, где окна переда домов смотрят на юг, на солнце. В деревне насчитывалось 43 дома, а хозяйств — 49.

С трёх сторон окружена деревня лесом. К лесу жители относились с большой бережливостью. Нас мальчишек посылали взрослые в зимние дни с санками и топором, чтобы собрали мы сухие сучки и привезли домой для маленьких печек-времянок. Такие печки складывали раньше на скору руку из кирпичей, а дымоход был просто железная труба. Их использовали зимой для дополнительного обогрева.

Вот приходили мы в лес, находили сосну с сухими сучками, цеплялись багром, что оставался в лесу в зимнее время на определённом, известном всем нам месте, за один из них, висли дружно на черенке и ломали сучок. Работа казалась и игрой. Делали всё сообща, одни ломали сучки, а другие складывали их на санки, а потом, нагрузив санки, с весёлым шумом ехали в деревню. Сучки привозили не только в свои дома, но и одиноким старушкам в деревне, а те платили ребятишкам преснецами, калюбакой, калихой и варёными яйцами. Преснецы — это лепёшки из мешеного теста, испечённые в сковороде и намазанные сверху сметаной или творогом. Их можно назвать и ватрушкой, только особо приготовленной. Калюбака — то же ватрушка, только из творёного, дрожжевого теста. Калиха — пареная, а затем вяленая репа или свёкла. Всё это было для нас, ребят, вроде сегодняшних конфет.

Но вернёмся в лес. Наша зимняя работа в лесу помогала не только создать тепло в доме, но и содержала лес в чистоте и порядке. Когда приходили первые морозы, и выпадал снег, отправлялись в лес взрослые на заготовку дров. Сначала в деревне на сходе выборный спрашивал, кому сколько нужно дров, затем со списком отправлялся он в районный центр в Борисоглеб в лесничество и выписывал билет. В билете указывалось, сколько деревьев и где можно срубить. Платили налог, а лесник отправлялся в лес и клеймил деревья. Вот теперь могли шипинцы пилить делянки.

Работали аккуратно, старательно и все вместе. В отдельные кучи складывали сучки, хворост, толстый материал (сажени) и материал потоньше (полусаженки или возы). Вывозили в деревню дрова, когда вся работа была выполнена. Иногда сучки и хворост рубили и привозили в деревню женщины уже зимой по насту, в феврале-марте. На делянке всё приводили в порядок, вырубали и мелкие деревья, своего рода сорняк — ивы и берёзки, что росли в тени больших деревьев и не достигли большого размера. Мелкие ветки сжигали на кострах, а крупные связывали в пучки, что шли потом на растопку. Крупный материал рубили на комли или комельки, как их называли. В деревне поленья длиной 50-60 см укладывались в аккуратные поленницы. Так создавалась красота и в лесу, и в деревне.

А вот недавно встретил одну старую женщину, и она сказала мне с жалостью: «Была в лесу, сколько валяется хламу, сколько можно было бы набрать и нарубить на растопку, но теперь это не модно».

Печка

Печка в деревне была важной частью хозяйства. Топили печку каждый день зимой и летом. Хозяйки пекли два вида хлеба — заварной, необыкновенно вкусный хлеб, что выпекался в формах, и подовой или «мякотину». Название его происходит от печки. Под — это низ или пол внутри русской печки, который после протопки сначала освобождался от углей и золы кочергой, а затем чисто выметался сосновым помелом. Тесто, мягкое и рыхлое, садилось при помощи деревянной лопаты в середину, в самый жар, а затем, когда хлеб испёкся, его так же лопатой доставали. Лопата часто появляется в русских сказках, где Баба Яга пытается посадить в печь заблудившегося ребёнка. Не знаю, как объяснить этот образ, но говорили, что подовой хлеб особенно вкусен. Может быть, и лесная ведьма хотела особо вкусно приготовить себе ужин, а может, просто пришёл этот образ из старины. Ведь уже в моё время пекли всё чаще хлеб на противне, как моя мама, а не на поду.

Печки всегда содержали в порядке. Ведь, как и у всякой вещи, есть две стороны и у печки. Вот как давала она тепло и вкусное питание, так могла она отнять жизнь.

Страшны в деревне пожары, но ещё страшнее угар, когда идёт из печки незаметный ядовитый газ от непрогоревшей головёшки. Поэтому ценилось в деревне искусство класть печи, а также ждали в деревне мастеровых, что приходили в осеннее время в деревню. Среди них были не только печники, но и портные, сапожники. Эти люди получали за свою работу деньги и харчевались, т. е. питались, вместе с хозяевами дома, где они работали. Харчи и ночлег учитывались при оплате, но как трудно сказать. Труд и умения ценили.

Да, приходили и стекольщики, но в тёплое время. Проходили они по деревне, крича: «Вставлять стёкла!» Но стекольщики, как и лудильщики, те, что ремонтировали металлическую утварь в доме, еду и ночлег оплачивали. Оставались мастеровые в деревне не больше месяца. Тепло печки и её дары привлекали в деревни и нищих. Их было в наших краях немного, и приходили они в деревню чаще по праздникам. Подавали им обильно, а иногда сажали и за стол. В 30-е годы и позднее нищие не появлялись, причин тому можно найти много. Но не то хотел я сказать, хотел показать здесь и открытость деревни для приходящих, и готовность помочь любому, попавшему в стеснённые обстоятельства.

Весна

За зимой приходила весна с её первыми работами в поле и на лугу. И каждому из деревни находилось дело по силам. Работали чаще сообща, так оно и быстрее, и веселее.

Я не знаю, по какому указанию, но в деревне всегда назначался или выбирался сходом, то есть общим собранием, выборный, которого можно назвать и старостой. Все общие деревенские дела решались сходом, мнение которого принималось и соблюдалось. Велись ли протоколы таких сходов, я не знаю, пожалуй, нет. Я ни разу не видел, чтобы кто-то что- нибудь писал. Заявления от деревни в районные и областные организации с прошениями и предложениями, конечно, писались и подавались, а вот протоколов схода не помню.

Мне рассказывала бабушка, что на сход вызывались женщины, которые по какой-то причине разругались. На сходе они могли разъяснить ситуацию, мирились, а иногда даже и наказывались. Ведь их раздор разрушал течение жизни всей деревни. Какие применялись наказания, я не знаю, бабушка мне не говорила, а в мою бытность поругавшихся на сходах не было. Но важно то, что сход, то есть все жители стремились жить в добром порядке, без ссор и вражды.

Сход — собрание был приятным моментом в жизни деревни. Собирались всё время у Василисина дома в середине деревни. Выборный собирал жителей по своей надобности или по просьбе односельчан и шёл к «очередному» дому и просил оповестить о сходе. Хозяин дома выходил с трубачом на улицу, шёл по середине деревни, и по звуку трубы люди понимали, что их приглашают. Хозяин же сообщал жителям, выходившим из домов на звук трубы, о времени и вопросах схода или о планируемой совместной работе.

И было у нас в деревне ещё до колхозов такое название «комитетское». Говорили, например, «комитетское депо», «комитетское гумно», «комитетская молотилка». Комитетское — значит общественное, приобретённое на собранные в деревне деньги. Например, покупали и молотилку, и лошадиный привод сообща, вот и молотили вместе зерно всех отдельных хозяев, что привозили и потом убирали выращенное на своём поле зерно самостоятельно. Молотьба была отдельному хозяину почти непосильной работой. В такой ситуации важна была община. Мне думается, мою деревню можно назвать Общиной, когда многое решается сообща, делается всеми вместе. Для нашей деревни, я считаю, колхоз стал потом вроде как законное явление. На другой день после схода о создании в деревне колхоза почти все жители подали заявления о вступлении в колхоз. Колхоз стал называться «Красная нива». Был он очень дружный и в работе передовой.

Навозница

По решению схода проводились многие работы, например, вывозка с дворов на поле навоза — «навозница».

Жители деревни имели 30 лошадей. Вот эти хозяева запрягали своих лошадей и ехали от дома к дому, где на дроги грузили навоз, а затем вывозили в поле. Все люди распределялись на бригады: с лошадью возчик и в помощь — грузчики с вилами для намётывания навоза и с каракулями (двурогие вилы с загнутыми зубьями) для распределения груза. В бригаду брали пару лошадей с подводами, чтобы работа спорилась и шла без простоя. Навоз вывозили в поле на полосу, принадлежащую хозяину дома, откуда вывезли груз. Раскладывали маленькие грудки в рядки, чтобы потом удобно было для хозяина разметать удобрение равномерно по участку. Дворы крестьянские были оборудованы двумя воротами, в одни телега въезжала, её нагружали, а в другие она выезжала без помех и разворотов. Всё было в деревне удобно, продумано, проверено опытом. Навозница длилась несколько дней. После неё устраивался праздник — чаепитие, думаю, что без водки. С навозницы в деревне начиналась страда, и люди говорили: «Гулять некогда, останешься на зиму без хлеба».

Начало посевной

Рано весной, почти сразу после разлива, когда луг слегка подсох, нам, мальчишкам, запрягали всех имеющихся в деревне лошадей в деревянные бороны и посылали на луга. Сидя верхом на лошадях, мы боронили луг — проезжали раз, а то и два по лугу, опустив бороны зубьями вниз. Делали это, чтобы поворошить траву и подсушить мох, чтобы не разрастался. Травы получались на таком лугу отличные, а сегодня всё больше мох покрывает берега реки, а трава исчезает с заливных лугов. За работой нашей строго следили, чтоб не осталось недоделанного, да и чтоб не перестарались, бороня луг, чтоб не поранили землю. А мы работали весело, дружно.

Основная весенняя посевная в деревне начиналась с посева овса. Полосы под овёс готовились с осени, вспахивались и боронились. Сеяли овёс по утренним заморозкам вручную. Очень хорошо справлялись с этим делом в нашей деревне три женщины Катя Ильина (по фамилии Горбунова), Вера Ивановна Кузьмина (по мужу Широкова) и Лида Долгинина. Тут надо сказать, что в нашей деревне, как и во многих других, было много семей с одной фамилией. Родства было много, а фамилий вроде как мало. Вот, чтобы различать тёзок, давали им вроде прозвищ или дополнительных имён, которые говорили из какого дома, кто мать, отец или ещё особину какую называли. Это было не по злобе или в насмешку, нет, просто, чтобы понятнее было. А в воспоминаниях моих называю я людей так, как в жизни к ним обращался, были ли они мне ровня по возрасту или уж постарше, родня или друзья.

Так вот, женщин этих — Катю, Лиду и Веру Ивановну — можно назвать специалистами посева овса в ручную. Для посева важен был инструмент, вернее сосуд для зёрен — сетиво. В каждом хозяйстве в деревне было лукошко, лёгкая круглая деревянная посудина, диаметром 60 см и со стенками высотой 30-40 см. Мастера не пилили дерево для лукошка, а отщепляли от чурака (круглого куска дерева) как бы рулон тонкого полотна липового или ивового луба. Гвозди в лукошке не использовали. Сшивали рулон аккуратно, специально приготовленным, размоченным лыком (корой старой липы). Полоска лыка чуть меньше двух сантиметров шириной прочно соединяла края луба. А внизу стенки выдалбливался паз — канавка, в которую и вставлялось дно. Дно было уже хорошо просушено, а вот стенка была ещё сыровата. Так вот при высыхании стенки, она сужалась и прочно присоединялась, захватывала дно. Говорили, что стенка садилась на дно. Лыко не поддавалось гнили, так что служило сетево очень долго. К лукошку прикреплялась ременная лямка, чтобы вешать сетево перед собой через плечо. Насыпались в сетево семена овса.

А сеяли так. Вот шла женщина с сетевом по полосе поля, брала горсть семян и бросала их о наружный край сетева, так что разлетались они веером и падали на полосу-загон ровным слоем. Всходил овёс тогда очень ровно, а мастерство названных мной женщин в посеве очень ценилось жителями деревни. Сеяли овёс по примете «Сей овёс в грязь, будет князь», значит, он хорошо уродится.

Картошка-кормилица Посеявши овсы и лён, турнепс и свёклу, люди готовились к трудной работе — посадке картофеля. Сначала надо было картошку для посадки перебрать, очистить от гнилых клубней, от очень длинных ростков. А потом начинали сажать. Сажали картошку в поле под лошадь, а в огороде под лопату, вручную. Картошка уже давно ценилась в народе как «второй хлеб», и неприхотливая, и сытная.

Но вот летом 1933 года была в наших краях сильная засуха. Ещё зерновые как-то выросли, а корнеплоды и картошка почти погибли, где-где была картошина. Осенью 1934 года прошли по деревням районные уполномоченные, обыскали подполья в хозяйствах, протыкали землю шомполами, чтоб не закопал кто картошку для сохранности, почти всё отобрали. Беда пришла, не было картошки в деревне, а чем сажать весной? Значит, грозил деревне и в следующем году голод.

Бережно относились в этом году в каждом доме к каждой картошине, но к весне пусто было в подпольях, не было семян на посадку в огородах. Вот по весне собрали жителей, чтобы перебирать картошку для посадки на колхозном поле. Моя мама тоже была там. Вместе с другими попросила она взять отброшенные длинные ростки. Им разрешили, думали, что на корм скоту. Но проявилась тут бережливость и смекалка русского человека.

Пришла мама домой с ростками и сказала нам: «Копайте, ребята, в огороде гряды, посадим ростки, и Борюшка будет их поливать». Посадили мы, стали ухаживать. Смотрим, были ростки белые, а стали зеленеть. Запретила мне мама их поливать, ибо не любит картошка много влаги, гнить начнёт. Вот и засажали мы усадьбу, сколько хватило, этими ростками. Картошка уродилась, правда, не очень, но под плетью было до 4 крупных клубней. По этому опыту стали потом при нужде сажать картошку. Да, изобретательны были деревенские люди, умело боролись с нуждой своими силами.

А картофельная посадка — работа трудоёмкая. Сажала наша деревня после Иванова дня, то есть после 10 мая, и не больше 10 дней. Картошку ценили и любили, старательно за ней ухаживали. Скажу лишь вкратце. При первых всходах бороновали, старались после дождя, потом «чертили», то есть совсем немного подсыпали, обозначая ряды. Когда плеть вырастала больше четверти, подсыпали второй раз, а потом и третий. Сорняков было мало или не было совсем. Нас, мальчишек, а иногда и девочек покрепче заставляли водить лошадь между рядами, чтобы она не портила растения. А потом лошади привыкали и ходили без поводырей.

Копали картофель тоже после Иванова дня, только уже 10 сентября. Может, я и ошибаюсь в названии, но помнится мне, что называли тоже Иванов день. Копали лопатой. Шёл впереди по боровку копаль, а за ним команда подбирала картошку, выбирала клубни из земли. Копали все семьёй, вместе, но на своей полосе. Увозили картошку с поля на лошадях, и не за бутылку, а за пособление хозяину лошади на поле при уборке картофеля. Многое и тут делали сообща, помогали друг другу. Кто задержался, поотстал, того брали на УРА! Делалось всё как-то весело, в работе не считались.

После копки плети сгребали и заодно собирали пропущенные клубни. Иногда проходили с таким орудием, как лущильник, что взрыхлял поле, выворачивал на поверхность забытые, пропущенные клубни. Особенно удачно было, когда пройдёт дождь. Он обмоет клубни от земли, и они как бы светятся на поле — иди да подбирай, если, конечно, не было мороза, и картофель не озяб. А в завершении работы лошадные люди запрягали лошадей в бороны и как бы подгребали, ровняли, причёсывали поле. После этого поле вспахивали мелко, сантиметров 10, под зябь, то есть под мороз. Зябко было на улице, вот и ворошили верхний слой земли, чтоб замёрзли корни сорняков и вредители. Потому и было чисто на полях.

Деревенские праздники

Убрали картошку, и вроде праздник. Конечно, не только работой занимались. Были в деревне праздники, и праздновались они широко. Каждая большая работа завершалась общедеревенским праздником. Думаю, оттого настроение было радостное и гулянье ладилось, что, как говорится, «Кто умеет работать, тот умеет и отдыхать». На праздниках знакомилась ближе молодёжь. Знали уж кто как работает, смотрели, кто и как веселится. А старики принимали участие в песнях и плясках, вспоминая на короткий момент свои молодые годы. Ребятишки тут же, суетятся, песни подпевают. В общем, все мы вместе, радость наша общая и оттого большая, широкая как наши родные просторы.

В праздниках особенно чтили и традиции, что связаны были с нашей православной верой. В прежнее время в каждой деревне были особые праздники, называемые престольными, в день того святого или события, в честь которого построен храм, церковь.

В нашей деревне церкви не было, оттого и называется она деревней, но вот праздники престольные были, даже два: весенний «Троица», когда кончалась весенняя посевная, и осенний «Михайлов день», когда всё с полей убрано, и можно было резать на зиму откармливаемый на мясо скот. К этим праздникам, по секрету скажу, наши мужички варили в лесу самогоночку. Несколько раз праздновал я эти праздники в деревне, но чересчур пьяных, а в особенности пьяных скандалов не видел. Да их и не было. Кто перепивал, а таких солощих было, отливали холодной водой из колодца и отправляли спать.

Были и гулянья, с пеньем, пляской. Иногда вспомню и даже удивлюсь, откуда силы были и на работу, и на веселье. Одно и скажешь — молодость.

Покос

Перед Троицей выборный проверял, что у нас делается на болотах. Болот в окрестностях было мало, использовали росшую там траву на корм скоту. После осмотра собирали сход и решали, когда и какие участки будут косить. А затем, как говорили, выходили всем миром и скашивали в один вал, пока осока не «остарела», грузили на телеги и привозили в деревню, где делили между хозяйствами по копёнкам. Так поступали и с лугами, на которых плохо уродилась трава.

Жители деревни были очень дружны. На покос после Троицы шли все вместе, молча, а с косьбы возвращались с песнями. Луга вокруг деревни делились между жителями по едокам в семье каждый год. Василий Иванович Горбунов-Питерцев доставал чурочки с дыркой в середине, на проволоке и с надписью. Это были жребии, что написано было, не знаю, думаю, что метка хозяина будущей постати. Покос, то есть луга, делился на постати, то есть на положенные участки — полосы. Василий Иванович бросал в шапку жребии, житель подходил и вытаскивал одну из чурочек. Эту метку ставили, прикрепляли на начале полосы, а помощник деления — человек в сапогах с высокими голенищами, чтобы не промокнуть сильно по росе — проходил тропу вдоль луга, так и отмерялась постать, которая закреплялась меткой за хозяином. Тропа-брод была очень заметна по высокой траве. Да и хозяин постати не откладывал дела, а шёл вдоль тропы с первым прокосом, сваливая траву в вал. Так начинался сенокос.

Почти весь сенокос шёл по трубачу. Трубили, когда идти ворочать сено, когда грести в копны, когда готовить к вывозу с луга. Не было в этом сигнале приказа, а был добрый совет-напоминание, а также стремление к совместному труду, к работе в дружной общине, к успеху и взаимопомощи. Самым важным сигналом был призыв к вывозу сена с луга. Люди бежали на луг, сгребали сено в копны, а на дрогах приезжали возчики — хозяева с лошадьми, сено намётывали на воза и, если оно уже хорошо высохло, привозили в деревню и сваливали хозяину прямо перед сараем или двором, чтобы убирать. Мы, мальчишки и девчонки, которых в деревне в то время было много, забирались на сено и принимали с вил, растаскивали и тискали сено, чтобы хорошо всё убрать. Было очень весело! А после уборки сена всей гурьбой бежали на реку купаться. Так было и в первые годы колхозной жизни.

Как покос, так и поле у нас в деревне между семей делилось по душам, то есть по едокам в семье. В нашей семье было четыре души: бабушка, мама и мы с братом. Пахотной земли и покоса нам отмерялось на четыре человека. У каждой семьи в деревне была своя метка — знак, сплетённый из травы, а то и просто какая-то ветка. К примеру, у кого-то был сплетён крест, у кого — верёвка, а у кого — косичка. У нашей семьи была «куличка» — пучок травы, связанный в узел. Метку каждого хозяина знали и уважали. Когда утром прибегали на луг разбивать травяные накошенные валы, мы хорошо находили свою постать, так что сено всегда сушили свое и никогда не озорничали с соседским.

Луга вокруг Шипино имели не очень плодородные травы, которые по погоде-то иногда и вовсе плохо росли. Сенокосные места делили на постати по жребию, как я уж сказал, а вот плохо уродившиеся косили всем миром и делили как осоку в деревне копёнками. Были луга, что находились далеко от деревни. Их называли «Пожни». У Шипино как у других деревень пожни находились на заливных берегах реки Устьи, за Сабуровым — Савинские луга. Туда съезжалось много деревень, что не имели лугов поблизости. Бывало пожню делили на постати и привозили траву в деревню, где делили копёнками.

Почему я так подробно рассказываю? Хочу показать, что сенной корм давался с трудом, поэтому искали и берегли каждую травину. Сена часто на зиму не хватало, ездили по окрестностям и покупали там, где мог быть излишек. А то кормили скот «трясиной», сено добавляли в яровую солому, эту смесь перетряхивали (трясли) вилами, подсаливали, чтоб скот ел.

Сенокос был всегда связан с песнями. В деревне нашей было много песельниц, такие как в своё время называли Долгинины певцы, их было Маруся, Катя, Лида и брат Серёжа. Они с покоса на реке шли с песнями как ведущие, а им многие подпевали. Выходили на Горбатскую дорогу, идущую от Селища до Кузнечихи, и запевали песни с подголоском, то есть одна девушка вела мелодию от куплета до куплета своим замечательным голосом. По росе да с возвышенности было очень далеко слышно радостную песню. В то же время в деревне Аколово косили речные луга. Там тоже были замечательные песельницы Столяровы девчонки с исключительными голосами. В то время говорили примерно так: «Вот сейчас Аколовские певицы Шипинских девиц подхватят и две деревни будут петь». Мне раза два довелось эти песни слышать, казалось, что аколовские поют тише, а наши уж больно здорово. Но может это только впечатление из-за расстояния, ведь Аколово от нас находится на расстоянии около 3 километров.

Во всяком случае я сенокос, хоть это и тяжёлая работа, считал и считаю самым весёлым временем. Пели красивые старинные песни вроде «Разаленький цветочек». Как где компания соберётся, так и запоют обязательно с подголоском красивые любимые народные песни. Народ эти песни всегда любил, любил и петь и слушать. На работе, конечно, уставали, но говорили: «песня даёт и отдых и настроение».

Вот и хочу я здесь отвлечься от жизни в деревне и сказать о песне, о музыке, о природе и, конечно, о людях, их чувствах, настроениях, стремлениях и планах.

Песня в жизни русского народа

В музыке я плохо понимаю, но слух, как говорят, у меня есть. Я до армии имел свою гармонь хроматического строя 25 на 25 клавишей. Неплохо играл всё, что было Народное, что любили в деревне, за что и был я в большом авторитете у молодёжи. И взрослые любили, когда я им играл плясовую или под песни, то есть сопровождал их пение. Музыка в деревне была очень любима, там, где был гармонист, балалаечник или гитарист, собирался народ. И не надо было напиваться, чтобы весело петь и плясать. Жила в деревне радость.

По вечерам, летом уставшие люди, поужинавши, выходили под окошко или туда, где уже собирались люди около музыки и отдыхали, пели вместе и плясали. Да и как устоишь перед такой песней:

     Эх, Андрюша нам ли жить в печали?
     
     Не прячь гармонь, играй на все лады,
     Заиграй, чтоб горы заплясали,
     Чтоб трубы заиграли,
     Чтоб зашумели зелёные сады,
     Чтоб губы заспевали,
     Чтобы ноги веселей пошли.
     Кто привык за победу бороться
     С нами вместе пускай запоёт,
     Кто весел, тот смеётся,
     Кто хочет, тот добьётся,
     Кто ищет, тот всегда найдёт!

Эти песни пелись несколько десятков лет тому назад, у них есть авторы, композиторы и поэты, но жили они в народе, немного изменялись слова. Нот я не знаю, не могу их написать, но думаю, пожилые их вспомнят, напоют при чтении, а молодёжь, если заинтересуется, сможет найти в библиотеке, обратиться на радио. Дальше я буду вспоминать текст песен так, как сохранились они в моём старческом уме, не в точности, но важнее те яркие штрихи, что оставили эти песни в жизни людей рядом со мной, важно то чувство, что несли эти песни с собой.

Выше приведённые слова из песни о многом говорят. В ней, прежде всего, радость, что закончен славный труд, и есть время для отдыха, а ведь песня — отдых. А радость поющей души отражается и в природе, и в делах, и в том, что поют все вместе.

Но рядом с радостью есть и печаль, что несут грустные песни. Особенно страшное вспоминается из тяжёлых времён войны. Будучи в плену мы пытались петь грустные песни, что отражали и нашу душевную боль, несравнимую с физической. И вот однажды запели мы, а конвоировали нас эсэсовцы, т. е. специально воспитанные с детства фашистские нацисты. Услышали они мелодию и набросились на нас, стали избивать, висевшими у них на поясе штык-ножами от карабинов. Это люди были набраны по указанию Гитлера в детском возрасте для обучения. Их воспитывали, показывая издевательские убийства, допросы со страшными пытками над немецкими коммунистами. Страшны были эсэсовцы для народа, не было в них души, боли, сочувствия, не понимали они, что такое жизнь. Они знают лишь убивать и издеваться. А красота мелодии была для них как вызов на уничтожение, повод издеваться над нами. Только как поётся «эту песню не задушишь, не убьёшь». Чувствовали и эсэсовцы силу песни, что могла объединить, что могла хоть на мгновение перенести нас на родину.

Важна роль песни и в воспитании детей — самой ответственной работе человека. К примеру, я вот помню, как меня мама учила вязать снопики надранного льна, мне было, наверное, лет пять, а по сей день не забыл, как руки действовать должны, и как песня работу сопровождает. А вот сейчас для компьютера продаются игры в войну, где убивают друг друга разным оружием, где с грохотом разрушается нереальный мир, такой похожий на наш. Дети этими играми увлекаются, а я боюсь, как бы не случилось худшего. Ведь дети живут уже своим умом, не ждал создатель игры такого результата, а выросла из развлечения беда. Играли и раньше ребята в войну, но без смерти и льющейся крови. Можно мне сказать, что все не реально и моё поведение как в пословице: «Пуганая ворона куста боится», а я думаю и правильно делает ведь за кустом может быть человек с ружьём, как бы вороне не пришла смерть. Вот тебе и кустик. Так хочется, чтобы наши дети воспитывались природой справедливости, а также славному труду. Хочется, чтобы были с ними и песни, такие как раньше, с красивой музыкой и хорошим содержанием. Мне думается, что песня самый лучший воспитатель. Так давайте, поэт, и композитор современные, вернёмся к стилю и музыке старых авторов. Не надо нам Западную Европу в моду, вот они песни:

     Степь да степь кругом,
     Путь далёк лежит,
     В той степи глухой
     Замерзал ямщик.
     Умирая, он, чуя смертный час,
     Он товарищу отдавал наказ:
     Ты товарищ мой, не попомни зла,
     Здесь в степи глухой схорони меня.
     А коней моих отдай батюшке,
     Передай поклон родной матушке,
     А жене скажи, что в степи замёрз
     И любовь её я с собой унёс,
     А ещё скажи слово прощальное,
     Передай кольцо обручальное
     И скажи ты ей, пусть не печалится,
     А кто сердцу мил, с тем пусть обвенчается.

Грустная песня, и мелодия её как последний вздох. Говорит она о важнейших качествах русского человека, о верности, о заботе о семье, родных. Не стоял человек один в поле, был рядом и друг, что не мог помочь беде, но давал умирающему надежду, что близкие не будут в неведеньи терзаться, а помянут и будут помнить. Всегда смотрел русский человек в будущее, вот и здесь, умирая, говорит он с заботой о будущей жизни своей возлюбленной «Кто сердцу мил, с тем пусть обвенчается». Всю свою справедливую жизнь строит человек умно, с великой заботой, чтобы жизнь детей и наследников была щедро обеспечена добром. Отражали песни и тяжёлые в жизни человека моменты, разочарование, сомнение, отчаяние. Вот послушайте вкратце:

     Когда я на почте служил ямщиком,
     Был молод, имел я силёнку,
     И крепко же, братцы, в селении одном
     Любил я в ту пору девчонку.
     И любо оно, да покоя-то нет,
     И сердце болит не на шутку,
     Куда ни поеду, куда не пойду,
     А к ней загляну на минутку…

Пропускаю, не помню. Песня, как история, рассказ вьётся дальше, рассказывая, как ехал он по дороге увидел снежный бугор, конь остановился и захрапел. Вот спрыгнул с коня я «к месту прирос,

     Мороз заходил под тулупом…
     Под снегом то, братцы, лежала она,
     Закрылися карие очи.
     Налейте, налейте скорее вина
     Рассказывать нет больше мочи.

Смерть близкого, а тем более любимого человека русский человек тяжело переносит, иногда топит в вине, как здесь в песне. Но скорбь не заглушишь хмелем, она становится песней или отражается в другом мастерстве, грустных рисунках на изразцах русской печки, в сказках, в вышивках. Повсюду, чтобы жила память о близком человеке.

Любовь и верность звучат во многих песнях. Особенно подчёркивается важность верности, можно услышать и силу чувств. Русский масштаб чувств как в поговорке: Всё или ничего! Вот ещё один пример любви и ожидания верности человека:

     Всей душой полюбил я девицу
     И готов за неё жизнь отдать.
     Бирюзой разукрашу светлицу,
     Золотую поставлю кровать,
     На кровать дам лебяжью перину
     И ковёр из душистых цветов…
     Пропускаю, не помню.
     А если в жизни измена случится,
     И красавица мне не верна,
     От наказанья весь мир содрогнётся,
     Ужаснётся и сам Сатана.

Очень жалею, что мало слов помню. Но смысл, думаю, читателю понятен. Чувства были для русского человека спасением от одиночества, основанием для семьи. Семья охранялась, ценилась, любилась тем и другим полом. Избранница получает в песнях черты почти неземной красоты, такие, как можно увидеть на картинах прежних художников.

Иногда даже не верится, что такие люди жили, с ясными чертами лица и какой-то необыкновенной силой в движениях.

Но была и такая пословица: «Нам с лица не воду пить, и с корявой можно жить». Да русский человек ценил свою красавицу, но не за наружную красоту и не за богатое одевание, нет! Русскую красавицу ценили не столько за наружную красоту, сколько за внутреннюю красоту. Часто я слышал, в народе так говорили: «От её и из нутра светится». И верно светилось. Был тогда в доме с такой хозяйкой, в русской семье лад и порядок. А семьи были большие. Детей было много, и подчинение было строгое. Друг за другом следили. Мать и отец были самые уважаемые после бабушки и дедушки. Ведь человек без семьи — это бедный, безынтересный для жизни человек, в особенности под старость. Жили вместе и опыт друг другу передавали, а за работой и песни учились, чтобы дело спорилось, чтоб душа радовалась.

Любовь не замыкалась на дом и семью. Чувство это дано каждому с рождения, помогает увидеть красоту окружающего мира, душой увидеть родные места, хранить и беречь их. Любил русский человек и природу, он её почти в каждой песне воспевал. Природа была и помощником в работе, и свидетелем любви и разочарования, могла она стать и разлучницей, как мороз в песне о ямщике. Но не только в таких песнях-рассказах из старого времени слышим мы слова о природе. Вот уже и новое время наступило, а сколько искренней любви к природе и своему отечеству в песне «Подмосковные вечера». Я приведу лишь выдержку, и всё станет ясно:

     Не слышны в саду даже шорохи,
     Всё здесь замерло до утра.
     Если б знали вы, как мне дороги
     Подмосковные вечера.
     Речка движется и не движется
     Вся из лунного серебра.
     В песне слышится и не слышится,
     Всё, что на сердце у меня.
     А рассвет уже все заметнее,
     Так, пожалуйста, будь добра,
     Не забудь и ты эти летние,
     Подмосковные вечера.

Да, природа в России богатая, и Человек её с достоинством и даже нежностью воспевает.

Но просторы России привлекали, к сожалению, и завоевателей. Многие приходили на Русскую землю, забывая слова Александра Невского: «А кто с мечом к нам придет, от меча и погибнет». А еще скажу, там, где дружная и крепкая семья, там и крепкое государство. И не одному желающему чужой земли снёс Русский Народ голову.

В трудное время пришлось Русскому Народу освобождать от фашизма всю Европу. Во многих песнях появились названия далёких городов, стран. Вот, например, песня:

     Где ж вы, где ж вы, где ж вы, очи карие,
     Где ж ты, мой родимый край,
     Впереди страна Болгария
     Позади река Дунай.

Это русские войска были в Румынии, и всё равно помнили солдаты карие глаза, помнили любимую Родину. Или вот как пели:

     Вижу реки и долины,
     Слышу трели соловья,
     Это Русское приволье,
     Это Родина моя.

Да ведь, если взять историю Второй мировой войны и её серьёзно обдумать, можно увидеть, что русский народ свою Родину чудом отстоял. Да ещё как ОТСТОЯЛ. Фашизм был изгнан в логово, где родился, и там его русский воин уничтожил. Русское воинство второй раз за свою историю ключи от Берлина приносит на Красную площадь в Москву. Знамёна и штандарты побежденной армии были принесены и брошены к ногам Спасской башни. Радость Победы в освобождении, в гордости за свой народ, что выстоял и победил. А ещё значение вижу я в том, что уж который раз убедительно показано всему миру, что с Россией не воевать надо, а дружить. Русский народ никого завоёвывать не хочет, а он хочет жить с соседями в ДРУЖБЕ. И самому-то русскому человеку надо жить между собой в ДРУЖБЕ, бросить зависть, как вредное взаимоотношение. Много пережил Русский народ войн и в старое время, как оборонительных, так и оказывая помощь союзникам. Много было подвигов, дел, что, казалось, превышали человеческие силы, вот как, например, переход через Альпы армии под командованием А. В. Суворова. «Неправда, — сказал Суворов, — что Чёртов мост не перейдём!» и перешли, чего никто из соперников не ожидал.

Много было песен рождено в таких походах, многие пережили новые рождения, как, например, «Синенький платочек». Помню, пели друзья мои на фронте ответ на эту песню. Ведь поет её девушка, ждущая бойца. Так вот пели мы ответ ей. Жаль затерялся он где-то в уголках моей памяти. А вообще в песнях военной поры можно проследить и историю событий, и мысли и чувства людей на фронте и в тылу, а также увидеть огромную любовь к Родине и ненависть к врагу. Здесь снова природа и любовь, только в другой ситуации, но с той же приятной мелодией и ясным смыслом слов.

Вот, например, как заботились люди и о бойцах, которые защищали Отечество от фашизма. Бои шли очень тяжёлые, часто несколько суток подряд бойцы не спали. И была песня:

     Соловьи, соловьи не тревожьте солдат,
     Пусть солдаты немного поспят.

Да, а соловьи иногда и на линии фронта пели, зачастую фронт двигался очень быстро и заставал соловьёв на гнёздах. Поэтому поэт этой песни ласково обращается к соловьям, чтобы не будили измученных солдат.

Не забывали поэты о любимых девушках бойцов, о их заботе о целостности их возлюбленного:

     А ну-ка, чайка, отвечай-ка,
     Друг ты или нет?
     Отнеси-ка, птица-чайка,
     Милому привет.

Было в войну и с почтой не всё в порядке. Где было искать бойца, когда гнали фашизм в его логово очень быстро, или когда раненного переправляли в госпиталь, в новую часть, или когда любимый служит во флоте. Бывало, что почта не успевала, вот и обращается девушка к чайке. И ведь что интересно, очень часто были и у нас на фронте мысли, что вот птицы вроде как из дома прилетели с весточкой от родных. А после Отечественной войны была такая застольная песня:

     Выпьем за Родину нашу счастливую
     Выпьем и снова нальём.
     Выпьем за тех, кто командовал ротами,
     Кто замерзал на снегу,
     Кто в Ленинград пробирался болотами,
     Горло ломая врагу…

Её как Гимн пели все после войны при сборах за столом. А спустя годы по-особому стали чувствовать мы боевое братство. Сначала вроде хотелось забыть тяготы боёв, разлуку с любимыми и начать строить мирную жизнь. Но вот пришёл момент, когда с каждым годом всё как бы больше становилось расстояние с однополчанами, и всё меньше участников боёв собиралось за столом в День Победы. И родилась песня:

     Где же вы теперь,
     Друзья однополчане,
     Боевые спутники мои?

Надеясь, что друзья живы, им желали здоровья и счастья. Гимном праздника Победы стала песня «День Победы».

Да много было песен. Они ярко воспевали Любовь, Семью, счастливый Труд и особенно Природу! Все песни как поэтически, а также и красивейшей музыкой, восхвалялись народом. Не случайно пели и о песне:

     Нам песня строить и жить помогает,
     Она как друг и зовёт и ведёт!
     И тот, кто с песней по жизни шагает,
     Тот никогда и нигде не пропадёт.

И всё песня, песня и песня. А ведь любую песню должен человек не столько ушами слышать, сколько должен всей душой её понимать и воспринимать. А мне вот здесь песня помогла перелистать ещё несколько страниц из книги моей памяти. Война, что вырвала меня из привычного хода жизни в деревне. О ней нужно писать отдельно, да и написано уже много, хоть и узнаёшь в книгах других события, но для меня они вспоминаются иначе, иногда острее, иногда смутно. Как пережили это тяжёлое время мои односельчане, моя семья, знаю я из их рассказов. Но здесь хочу вернуться к рассказу о прежнем времени, о мирном времени в деревне, в моих родных местах. И уж если говорил о песне, то надо сказать и о природной музыке, что сопровождала нас каждый день и в работе и на отдыхе. Пенье птиц, шорох листвы, даже завывание ветра — всё это музыка.

Песня в природе

Мне пришлось прочесть несколько рассказов, где авторы рассказывают, что птицы очень хорошо любят песню. Да я и сам наблюдал. Если я играл на гармошке плясовую, куры бегали и не обращали как бы внимания. А вот если играл протяжную, как бы заунывную музыку, они её слушали и останавливались. Вот и один автор, не помню фамилию, в своей книге пишет, что рябчики в лесу подлетали к одному родничку, садились на бережок и слушали издаваемые водой об растения мелодичные, как бы музыкальные звуки.

Мне пришлось быть на учениях в Белоруссии до войны, когда я служил на границе. Учения шли недолго что-то вроде 10 дней, но последние 3-4 дня были очень тяжёлые, особенно для наших лошадей. Из- за частых тревог мы почти не имели времени накормить лошадей. Пограничные лошади — это особые лошади! Они сигналы тревоги переносили и слушались их беспрепятственно, вплоть до того, что при сигнале сбрасывали торбу с овсом с морды и становились в строй. За каких-то 3-4 дня наши лошади до того обессилели, что опустили головы до земли. Мы уже подходили к конечному сборному пункту, где собран был духовой оркестр участвующий в учениях военных подразделений. И когда мы подошли к условленному пункту, а кавалерия всегда бывала впереди, грянул оркестр марш. Вы бы посмотрели, что случилось с лошадьми. Они подняли головы и загарцевали, т. е. стали как бы танцевать. Когда же оркестр кончил играть, лошади опять повесили головы до земли. Животные и птицы, я по своим наблюдениям догадываюсь, не обращают внимание на отрывистую, а особенно на чересчур громкую музыку, а иногда её боятся как отпугивающего сигнала. А вот протяжную, мелодичную, даже заунывную музыку они даже, я бы сказал, с интересом слушают.

Мы не очень внимательно смотрим на наших меньших братьев, и их чувство лучшей музыки просто не улавливаем. Вот собака, когда я играл на гармошке, стремилась выть, издавала звук даже очень неприятный. Люди смеялись и говорили, что она подпевает. Может это и так, но издаваемый ею звук не имеет никакого сходства с мелодией гармони. Я пробовал менять музыку, но собака издавала почти такой же звук, как и в предыдущий раз. Может она и подпевала, не соблюдая нот, не знаю. Некоторые авторы в своих произведениях рассказывают, что птицы пытаются копировать друг друга и даже подражают издаваемым звукам.

Это всё правда, я тоже это наблюдал, в особенности слушая песни скворца. Это, пожалуй, самый искусный копировальщик пения птиц и даже издаваемых звуков в деревне животными, людьми и некоторыми предметами (скрип ворот, дверей и т. п.). Скворцы раньше в центре России, прилетая с юга, поселялись в деревнях в приготовленные для них домики-скворечники. Скворечники изготовлялись с любовью и были очень красивы. Скворцы прилетали в «свои» скворешни, по нашим наблюдениям в свои. Они прилетали парой к скворечнику, и уж если в скорешне поселились воробьи, они их тут же гнали, если сами не могли, то звали на помощь, и уж тут летели воробьиные перья, пощады не было. А если домик был пустой, принимались дружно его чистить. Самец после основной чистки садился рядом с домом на ветку и распевал. Это была, пожалуй, самая лучшая песня. Скворцы, бывало, лаяли по-собачьи. Я слышал, собаки во всей деревне пробуждались и поднимали сильный лай. В одной деревне одна женщина утром, выходя из дома, обязательно говорила «Ох, батюшки!» и читала молитву. Скворечник был невысоко, и скворец хорошо и ясно произносил «ох», а вот «батюшки» у него плохо получалось, но было похоже. А молитву женщина говорила быстро и тихо, так скворец не произносил слов, но что-то. вроде мелодии и шёпота пытался воспроизвести. Многие скворцы очень привыкали к хозяевам, а особенно к тем хозяйкам, которые, выходя к курам, корм дают и скворцам немного в сторонку посыплют. Таких хозяек скворцы не боялись, чуть ли не садились на голову.

Сейчас в деревнях скворцов почти нет. Очень редко увидишь. Вот в моей деревне в 2004 году летом я увидел одну пару. Да и скворечники-то и воробьями не заняты. Видимо, удобрения и ядохимикаты, неаккуратно применённые на полях, оказали на них вред. Вот и жаворонок в поле уже не поёт, а соловей — редкость великая. А ведь раньше апрель, май и часть июня лес и поля в деревне гудели птичьими голосами, а сейчас тишина. Очень жаль. Уходит песня из лесов и с полей, перебирается она в технику, забывают и люди это чудесное искусство.

Перед уходом на пенсию я очень болел, вот и посоветовали мне врачи больше ходить и быть на воздухе. Я увлёкся удочкой и стал ходить на реку Устья. Мне не так была нужна рыба, как посидеть на бережку на природе. До реки было около двух километров. Речка текла около леса среди поля и огромного луга с кустарником. Это был 1978 год, когда ещё удобрения и ядохимикаты только начали применяться. В 1978 году ещё жаворонков на Сабуровском поле было очень много. Весной в апреле и мае я с удовольствием ходил на речку. Вы бы послушали это пение птиц! Несколько жаворонков как бы висели в воздухе на высоте 12-15 метров, чуть-чуть махали крыльями и с высоты лилась такая красивейшая мелодия. В кустах на лугу отчаянно пели несколько соловьёв. И это всё сливалось, образуя неповторимый разноголосый красивейший концерт.

Прошло уж сколько лет, а у меня в памяти эти мелодии живы. Да и как можно забыть такую природную красивейшую музыку. Придя домой, я несколько дней звонил знакомым, ходил к людям, связанным с радиотехникой, просил, может есть аппаратура произвести запись на плёнку. Мне ответили, что записать в поле нельзя, таких аппаратов нет. Я же с техникой совсем не знаком, может, таких аппаратов в то время и не было, не знаю. А теперь вот нет птиц, да и таких концертов нет, пожалуй, и записывать НЕЧЕГО. Жаль, от всего сердца ЖАЛЬ, что не сумели мы сохранить для правнуков ни птиц ни даже записи этих натуральных красивейших мелодий природы.

И здесь уместно привести русскую поговорку, предупреждающую человечество: «Что имеем — не храним, потерявши — плачем». Но и этого предупреждения мы не слушаем, а зря. Если бы удобрения рассыпать не с совковой лопаты, а с чайной ложечки, была бы большая польза. Но сыпали мы щедро с самолёта, причиняли сами себе двойной вред. И продукты выросли пропитанные ядом, и птицы и полезные насекомые отравились. А вредные насекомые быстро приспособились к ядовитым условиям. И вот мы сейчас стоим перед фактом, что у нас ни в лесу, ни в поле нет птиц, и петь некому. Да ведь дело-то не только в песне, сколько в жизни. Страшно, что вредные насекомые могут полчищами нападать на поля, и урожая ждать не придётся. Страшно, что в лесу звенит в ушах от тишины, что раздаётся как стон скрип старых деревьев, и не свистнет задорно какая- нибудь птаха.

Природа так создана, что нет в ней ничего лишнего. А яд как раковая опухоль, лишняя, ненужная, больная. Вот старики говорили: «Червячки поедят и нам оставят, всем у матушки природы всего хватит, надо только хорошо и умно беречь». Раз уж решили что-то изменить в природе, применить химикаты, так надо действовать осторожно, аккуратно, по рецепту. Нам сейчас пока не поздно, надо ядохимикаты применять с пользой как для своего здоровья, а также и для здоровья природой созданных насекомых. Надо им придумать полезные условия для жизни и для размножения. Я надеюсь, что ещё не всё потеряно, и можно что-то ещё восстановить. Надо чтобы семья и школа учили наших детей любить природу, заботиться о её сохранности и восстановлении.

Ведь сломать вещь очень просто, и на это ума много не надо, но восстановить эту вещь в несколько раз труднее. А чтобы восстанавливать, нужно обязательно, ещё раз говорю, ОБЯЗАТЕЛЬНО во всех подробностях знать и учить историю жизни того или другого периода жизни и на примере истории учить наших детей доброте отношения к природе, к семье, к родине. Есть в нашем русском языке важное слово — бережливость, что часто подменяется в делах другим словом — жадностью. Так вот жадность, мне кажется, это когда всё мне и только мне. А бережливость — это когда, возьму для себя столько, сколько мне надо, но чтоб и другим осталось. Богата и щедра наша природа, широки просторы нашей родной страны, но и здесь есть свой порядок, есть опасность превратить красоту в пустыню или свалку. Потерять и птиц и животных, а потом и самого себя. Здесь мои опасения.

Вот и хочу я в заключение сказать: Давайте, взрослые, серьёзно займёмся обучением наших будущих хозяев жизни БЕРЕЖЛИВОСТИ! Бережно относиться к красоте нашей матери-природы, бережно ценить труд и предметов, созданных трудом человека. Чтобы могли и мои правнуки вспомнить чистую речку с лилиями и раком, живущим под корягой, пройтись по лесу, дышащему землянично-чернично-малиновым воздухом, услышать песню соловья на рассвете и узнать трясогузку по её забавным перебежкам по дороге, чтобы не стон вырвался из груди, а песня, песня радостная, содержательная, мелодичная.

Говоря о бережливости, внимательном отношении к природе, хочу снова вернуться в Шипино, в самую страдную пору лета, когда с особым заботой следили мы за ростом растений на полях.

За полем нужен глаз да глаз…

Другая важная работа в деревне была, конечно, посевная и всё, что связано с урожаем на полях. Поля для пашни были разделены давно, и каждое хозяйство имело свои полосы, так что за землёй каждый ухаживал сам. Поля имели свои названия: Подрешные, Сусленка, Горка, Прогонные, Макариха, Подпрудка, у Чистого пруда, у Кустиков. Поля жители засевали в строгом порядке и одной культурой. К примеру, если Подрешные полосы засаживались картофелем, то так картофель больше нигде, кроме усадьбы и не сажали. В этом и была дисциплина, обязательная для всех. Ослушаться её был грех.

И каждый болел душой за урожай, смотрел, что делается на полях. Мне пришлось раз видеть такую картину. Было начало августа, шёл я вдоль поля, где была посеяна пшеница. Уже колос стал наливаться зерном. Смотрю, стайка полевых воробьёв (мы их так называли, может, по науке, название их другое) взлетела, опустилась к колосьям и пронеслась, ударяя крылышками по колосьям. Знал я, что гоняли этих пичуг с поля, чучела ставили.

Решил я посмотреть, понаблюдать за птичками, немного времени у меня было. Вот промчались они над участком поля неподалёку. Подошёл я на то место, опустился на колени, стал искать выбитые крылышками озорников зёрна. Только нету зёрен на земле, а лежат, вернее, ползают, извиваются жёлтенькие червячки, чуть поменьше пшеничного зерна. А передо мной опустилась стайка воробьёв на землю и собирает червячков. Достал я спичечный коробок, спички в карман, и насобирал червячков. Придя в деревню, направился я к председателю колхоза Мухину Василию Васильевичу. Рассказал я ему, что видел, показал, что принёс. Он коробок у меня забрал и за наблюдение поблагодарил, а потом обратился в Райземотдел. Там определили вредителя и помогли ситуацию исправить. А я подумал, что ведь вот как мы можем ошибиться. Обвиняли воробьёв, а они нам, крестянам, помогали. Да, а ещё проверил я колос. Так вот зерна были ещё неспелые, как говорят, молочные. Выбить их воробьи не могли, а вот червяки высасывали соки, так что урожая и не жди.

Утро раннее

Время, когда скотину по утру сгоняли, было для всей деревни началом дня. Вот и говорили «Пойдём по грибы со скотиной», то есть рано. Но надо сказать, что занятие это — по грибы ходить — было не в моде вроде, считалось баловством. Ходили по грибы дети или уж старушки. Рыбак в деревне был у нас один, а охотников и вовсе не было. Баловство это вроде. Хоть и были леса щедрые, но не на мясо, а скорее на дрова, орехи, ягоды. Орехи собирали уж в августе, когда и работам в поле конец или перерыв. Да всё больше ребятишки ходили.

Вот помню, мы с братом любили ходить к тётушке в деревню Псарёво на Преображеньев День или на Второй, яблочный спас. С этого дня начинали есть яблоки, а затем и собирать орехи. В Псарёво жил лесник дядя Егор Коновалов. С ним ходили мы за орехами. Тётя Маня, его жена, шила ему каждый год большой передник. Был в этом какой-то ритуал, красота. В Новом переднике выходил он в деревне на дорогу и решительным шагом шёл к лесу. Мы, ребятишки, как цыплята бежали за ним, знали, что будет и интересно, и вкусно.

В лесу дядя Егор приучал к порядку и обучал сноровке. Из маленького деревца делал каждый себе крючок, чтобы наклонять гибкие ветки лещины и собирать орехи, не ломая. Собрал орехи, поставь ветку на место, — учил нас дядя Егор. А сломаешь по спешке, неаккуратности, мог он и уши надрать. Наказание это было очень неприятное. Но нам дядя Егор никогда уши не драл, так как делали мы всё аккуратно, его слушались. Лес, где он работал (обход), был примерным для других лесников, потому что любил он родные места, бережно к ним относился и с людьми говорить умел.

По грибы мы с ним тоже ребятишками ходили. Без ножа в лес не брали, дядя Егор ещё в деревне проверял. Это чтоб грибы с корнями не драли. Да, а большой передник служил дяде Егору вроде мешка. Полы его подтыкал он за пояс, вот и получалась впереди вместительная сумка. Да, есть чем вспомнить старика Егора Коновалова. Заботился он о красоте Природы, о лесе. Благодарен я ему за науку. И всю жизнь учил я ребят, да и взрослых из города бережливости в отношении к Природе. Жаль, что леса сейчас захламляются, беднеют. Вырванный гриб разрушает нити грибницы, и вот уж на прежних, обильных местах не найдёшь ни одного, случайно вдруг выскочившего из земли маслёнка. Что уж о белых- то говорить. А незатушенная сигарета становится страшным пожаром, и вот нет уж и леса… Жаль терять такую красоту.

Жнитво и молотьба

Но вот мы снова в нашей деревне вШипино. Пришла пора жать. На жнитво тоже шли после совещания на сходе, где в этом году лучше начинать жать. Нажатые и связанные в снопы растения складывались на загоне пятками кругом, то есть по 25 снопов в круг. Мужики складывали к вечеру конусообразные копны, чтобы в случае дождя был сток воды. Копны складывать могли и женщины, но почему-то эту работу оставляли мужикам. Мама моя сама складывала копны поначалу, поскольку была вдова, а когда подрос мой брат Вася, стал он выполнять это дело. Видно была это мужская работа.

Если снопы достаточно просохли, что было довольно часто, поскольку конец июля и август в нашей местности были жарким временем, а лён и овёс ещё не готовы к уборке, начинали свозить зерновые к ригам. В большинстве сразу обмолачивали и готовили зерно — рожь и пшеницу — к посеву. Молотили не всё, а только необходимое для посева количество, на семена. А основная молотьба начиналась после уборки льна и овса. Риги были большие, и для молотьбы сходились как бы несколько хозяйств. Молотили вручную. Когда начинали снопы сажать в ригу, мы, мальчишки и девчонки, подтаскивали и по очереди подавали снопы садильщику. В помещении риги на высоте немного выше метра укладывались чистые обстроганные жерди на расстоянии друг от друга. На них садильщик ставил становком снопы колосом вверх для просушки. В риге в яме была печь, сложенная и из камня, и из кирпича, без дымохода. В эту печь складывали дрова, которые не годились в печь в домашнем хозяйстве, например, большие пни. Горели такие дрова слабым огнём, но давали в помещение риги вместе с дымом достаточно тепла. За огнём в печке строго следил дежурный человек. А утром приходила большая бригада к риге, и начинали молотить. Мы, ребятишки, тоже участвовали — таскали и укладывали в два ряда колосьями в середину снопы на гумно. Гумно — большая чистая от дёрна, покрытая глиной площадка сразу от ворот риги. Эту площадку даже чисто выметали метлой. А мы, ребята побольше, готовили площадку перед молотьбой, очищали её сломанными косами — ножами от дёрна. Четыре молотильщика с молотилами-цепами шли по одному ряду снопов, расположенных по квадрату, навстречу друг другу и ударяли по снопам там, где колос. Ударяли в такт, так что получалась ритмичная музыка. Молотило — это колышек длиной чуть больше метра (по росту хозяина), на котором при помощи сыромятного ремня прикреплён кусок крепкого дерева длиной 50-60 см, большей частью берёзового, часть которого, расположенная ближе к черенку, была тоньше, а другая, свободная была потолще. Четвёрка молотильщиков была сработанным коллективом, и уж человек редко шёл в другую четвёрку. После обмолота взрослые убирали солому в скирды, а мы, ребятишки, забирались на скирды, растаскивали, равняли и тискали солому. Зерно собирали по гумну в ворох, в конусообразную груду, а мы, ребята, выбирали из зерна и мякины необмолоченные колосья, вышелушевали их и бросали в солому. Женщины собирались на гумне и специальными искусно сделанными лопатами веяли на лёгком ветерке зерновой ворох. Брали небольшое количество зерна на лопату, подкидывали над свободным пространством гумна, и во время падения ветер выдувал из зерна мякину. Чистое зерно складывали в мешки и увозили в житницы. Вот так вкратце проходила молотьба.

Лён

Выращивали в наших краях и лён. Его уборка следовала за молотьбой. Лён привозили с поля в пучках, сажали на ригу и сушили. Мы ребята постарше вместе с взрослыми приносили скамейки и вальки (такие толстые, немного выгнутые доски с ручкой) и начинали колотить лён, то есть обмолачивать. Да, чуть не пропустил: снопы с предназначенным на посев семенами в риге не сушили, а обмолачивали и колотили сыромолотными. После обмолота пучки тресты вывозили на луг, где скот объел траву, и расстилали тонким слоем. Лён лежал и под дождем, и на солнце около месяца, а потом его вязали в большие снопы и снова привозили к риге, сушили, рассадив на слегах. Потом привозили из сараев мялки, и женщины мяли несколько дней тресту, выколачивали, трепали и получали волокно. Трепать лён не всякий умел, но постепенно учились и привыкали. И инструмент специальный был — трепало, выструганный столяром из берёзы в виде ножа брусок длиной 70 см, с ручкой и вроде двусторонний, то есть в середине толстый, а бока от ручки во всю длину заострённые. Брусок должен быть очень гладкий без единого сучка и задоринки. Конец бруска не заострён, а просто прямой.

Из чистого от тресты волокна делали так называемые «повесьма» и вязали их десятками. Потом брали грёбна и из повесьм начёсывали «мочки». Эти мочки в зимнее время навешивались на гребень прялки и на веретене прялись тонкие нитки — основа для льняного полотна. Наверно, сейчас вся эта работа отдана машинам, а тогда это было настоящее искусство трудолюбивого народа, когда ручной труд скрашивал длинные, зимние вечера в компании рукодельниц.

Каков был порядок подготовки ниток для ткацкого станка, называемого «кроснами», я плохо знаю и описать не берусь. Это сложная работа и её надо хорошо знать. Во всяком случае, женщины в нашей деревне знали эту работу и со старанием и любовью ткали отличное полотно или как его называли «новину». Новина — это полосы льняного полотна длиной 10 аршин и шириной один аршин, по цвету серого и не очень приятного на вид. Весной, в марте-апреле, новину, а её было порядочно рулонов, подвергали серьёзной обработке, стирали, кипятили в воде с золой, в щёлоке. После стирки всю новину расстилали по снегу на наст — новину «настили». После этого полотно становилось чисто-белым и эластичным. Такое полотно шло больше на бельё и праздничные платья и рубашки, а в редких хозяйствах, где носили хромовые сапоги, делали из него портянки.

Охлопке, что оставались от мочки льна на гребне, да и другой более путаный лён собирали в кудели, из которых пряли более толстые нитки. Полотно из таких ниток было толще и грубее, его красили, а затем шили из него верхнюю одежду или использовали для портянок в лапти. И это полотно стирали и настили, но не так тщательно. Красили раньше всё природными красками, что получали из растений, говоря: «Чтобы здоровью польза была». И верно, вот в лаптях ходили, ноги промокали, но не зябли.

Вместе с обработкой льна заканчивалась страда и осенняя работа. Наступало более спокойное в хозяйстве зимнее время, но бездельничать доводилось редко. Работа находилась больше в доме, в своём хозяйстве. Но трудиться любили больше в коллективе, в обществе. Так и собирались в дом на посиделки, где за разговором да негромкой, грустной песней шла ручная работа, рукоделье. И мы, ребята, любили ходить на такие вечерние посиделки, любили слушать умные речи и рассказы бывалых времен. Пожалуй, здесь мы многому учились, в основном опыту жизни.

Колхоз

В 1929 году, насколько помню, в деревне организовали колхоз, который назвали «Красная Нива». Фактически это была та же община, но с вмешательством районных организаций, где, к сожалению, иногда были люди, безграмотные в сельском хозяйстве, но назначенные им руководить. Колхоз наш был крепким, обязательства, данные государству, выполнял и даже много помогал соседним деревням, откуда люди разбежались, а земля оставалась необработанной.

Пару слов хочу сказать на этом месте о председателе нашем В. В. Мухине. Был он, думаю, 1909 года рождения и умнейший человек. Не довелось ему заканчивать институтов, но учился он у земли и у стариков. Отец его Василий Ильич много читал и был до 1914 года писарем в Питерском военном генеральном штабе — дело по тем временам важное и почётное. Через него было образование и в семье. Василий Васильевич любил свою деревню и за колхоз душой болел, прислушивался к мнениям односельчан и принимал мудрые решения. Был наш колхоз «Красная Нива» передовым.

И вот в 1934-35 годах, если правильно помню, был издан нашим правительством закон об укрупнении колхозов. Наш колхоз присоединили к колхозу в Селище, он стал называться «Заря». К нему присоединили тогда вместе с Шипино Починок, Дубровку и Михайловку, где рабочей силы не было, а была только земля. Присоединили Кишкино, Теперское, Ново, тоже почти без людей, а также Аколово. Так стал наш колхоз по территории большой, но фактически без рабочей силы. Быстро перешёл он в отстающие колхозы, хоть и сумел перед войной перейти в хорошие. Время это было очень тяжёлое, тяжело его и вспоминать. На трудодень мама получала чуть больше рубля, а полученных продуктов нам с ней почти хватало, да и я работал в то время и на полученные деньги мог купить что-то в магазине.

Во время войны в колхоз приехали эвакуированные в основном из Ленинграда, они стали работать. Жизнь в деревне немного улучшилась, хоть было и голодно, но наша семья, слава Богу, не голодала.

После войны стал колхоз под руководством Мухина передовым. Его любимой культурой был картофель, хорошо подходивший к нашим землям. Урожаи были очень хорошие. В 60-е годы стал наш колхоз семеноводческим по картофелю.

Василия Васильевича часто вспоминали в деревне за трудолюбие и старание. Любил он и пошутить, да и жена его была женщина остроумная. Родилась она в деревне Вахрево, жаль, нет уж этой деревни. Так вот раз пришёл Василий Васильевич домой уж поздно вечером. Время было страдное, дел в конторе много, вот и просидел до 12 часов ночи. Жена его стала выговаривать, что так поздно пришёл. «Не волнуйся, — говорит Василий Васильевич, — завтра приду рано». И пришёл как раз в тот момент, когда жена поутру скотину в стадо сгоняла, рано, часов около 5.

Хотела было жена его заругать, а он уж смеётся, что, мол, ругаешь, ведь иду рано, ты и скотину ещё не согнала. Да, не теряли руководители человеческое в душе, не отрывались от деревни, знали, когда дождь, когда солнце.

Люди из моей памяти

Народ в Шипино был дружный, умел и любил трудиться. Расскажу два события из жизни, грустные, но и показательные для Общества. В 1930-37 году случилось так, что люди, стоявшие у власти, стали делать обществу нехорошо. Я не знаю причины, но вот что в деревне у нас случилось. Жил в Шипине трудолюбивый и справедливый человек Александр Михайлович Быков (В «Книге памяти Ярославской области» он фигурирует как Александр Иванович Быков 1888 г. р., который в 1931 году был раскулачен и отправлен в город Магнитогорск Челябинской области на спецпоселение. Вместе с ним были репрессированы его мать Евлампия Прокофьевна 1864 г. р., жена Анна Алексеевна 1894 г.. и дочери Клавдия 1919 г. р., Надежда 1922 г. р. и Лидия 1924 г. р. — Прим. К. Х.2 Так в оригинале. Вероятно, опечатка. — Прим. К. Х.). Вёл он свое хозяйство умно, смотрел на новинки. Свиней в то время в деревнях держали мало, редко, вот и решил он завести свиноматку, чтобы иметь поросят для откорма, да и в деревне людям новое предложить. Вырастил свиноматку и назвал её Домна. Уже в первый опорос дала она 18 поросят, у неё и сосков на выме было вроде 18. А в последующие годы стала она приносить и 20 жизнеспособных поросят. Радость была не только в доме у Быковых, нравилось новое дело и жителям деревни. Только тут в жизнь вмешалась людская зависть. У кого не получалось хорошо хозяйничать, а то и старания и терпения не хватало, кто трудился кое-как, а то и вовсе смотрел, как другие трудятся, а сам отдыхал, говоря «в боках найдётся», рано или поздно понимал, что это не так, и завидовал другим. Вот и случилось так, что при переписи скота пришёл к Быкову человек с описью. Рассказал Алексей Михайлович, что в его хозяйстве и как, показал и Домну, от которой они ожидали в скорости новый опорос. Записал человек 30 декабря (не помню точно год, вроде 1930) поголовье, а 31 декабря принесла Домна 20 поросят. Переписчик, может, по глупости, а может, по злобе, и сообщил в сельсовет, что Быков поросят укрыл, ему не показал. Александра Михайловича раскулачили, то есть всё отобрали, а семейство сослали в Магнитогорск. По дороге в Магнитогорск похоронил Быков двух дочерей и мать, приехал на новое место с женой и старшей дочерью Клавой, 1918 года рождения.

Когда над семейством Быковых нависла угроза, деревня часто собиралась на сход, писали заявления, что Быков ни в чём не повинен, просили его вернуть в колхоз, но все люди у власти оставались глухи. Мода была это в то время: бей своих, чтобы чужие боялись.

После войны Александр Михайлович приезжал с дочерью в родную деревню. За строительство Магнитогорска получил он орден Трудового Красного Знамени, дочь имела награды. Новые люди в районе предлагали ему дом и хотели уплатить за незаконно отнятое имущество, только отказался он. Видно, не дом и имущество ценны для человека. Хочу лишь сказать, что Александр Михайлович остался истинно Русским Человеком, честным и трудолюбивым.

Второй эпизод тоже с грустной ноткой, но показывает истинную суть деревенской Общины. В году 1936 выгнали скот из деревни на пастбище. Молодой подпасок со стадом не справился, вот и забежал скот на клеверное поле с сочной, густой, молодой травой. Объелся скот клевером, от вспученного живота задыхались и умирали коровы. Многих удалось спасти, когда прибежали мы из деревни и прокалывали ножами животы коровам, чтобы выпустить воздух. Рискованное это дело, но единственно возможная помощь животному. Погибла корова Александра Ильича Мухина, а семейство его было большое. Не сговариваясь, решили помочь жители Мухиной семье. Приносили молочные продукты просто так. Как говорила жена Александра Ильича и моя тёща Наталья Филиппьевна, столько молочного в хозяйстве никогда и не было, когда корова была. А потом деревенские собрали денег, и была куплена корова. Деньги от пострадавших брать отказались, да и кто знает, в чей дом и какая беда потом может заглянуть. Какой тут может быть счёт. Важно было то чувство, что с бедой своей ты не одинок.

Вот каковы в большинстве своем жители деревни. Они любили дружную, согласную жизнь, и эту жизнь я наблюдал, видел и жил в Шипино. Не завидовали друг другу, а стремились помочь, одна семья поддерживала другую, если в том была нужда. И в семье жили дружно. Вот отвлекусь немного от деревни и расскажу о своей бабушке. Мы её называли «бабенька». Родом была бабушка из Борисоглеба, дочь купца Бесчастнова. О нём я ничего не знаю, бабенька не рассказывала. Знаю только, что имел он много дочерей, а сына как наследника не народилось. Бабенька говорила, что умер он рано от переживания, что некому оставить его богатство. Пожалуй, оно никому и не досталось. После его смерти разделили его добро, и дело его купеческое прекратилось. Это было ещё в начале 1900 года. Родни в Борисоглебе у нас было много, но вот после смерти бабеньки она растерялась, а жаль. У русских родство очень ценилось, к нему относились с великой любовью.

Родилась моя бабенька в 1834 году. Но это не точно, ведь паспорта она не имела, и установить точную дату я так и не смог. После смерти её мужа Александра Яковлевича пошатнулось её здоровье, стала она инвалидом. Совсем была глухая, правая рука от паралича сведена была в горсть, делать ею она ничего не могла. Вот примерно с 1919 года жила она в нашей семье, с моей мамой и нами двумя внуками. Бабенька была женщина добрая, заботливая, услужливая, и жили они с мамой в согласии. Много помогала она маме по дому в разных делах, где не мешала ей её инвалидность.

Удивительно, хоть и была бабушка совсем глухая, но отпирала нам дом по первому стуку. Только стучать надо было в окошко рядом с её кроватью. Видно, узнавала она стук каким-то чутьём. И говорили мы с ней не громко, не кричали. Она приспособилась, как бы, читать по губам, догадываться, что мы говорим. По её просьбе шевелили мы губами усиленно, вот это и было, наверно, для неё «громко».

Думаю, что была она грамотная, училась скорее всего в церковной школе, но точно не знаю. Особенно смышлёная была в поварских делах. Такие блюда нам готовила, что и сегодня вкус их помню. Всегда были мы обязаны в одно и то же время завтракать, обедать и ужинать, все вместе дома за общим столом. Утром кормила нас бабушка зажаристыми преснецами прямо из печки, а вечером бывала и калюбака, тёплая, разогретая, намазанная сметаной.

Обычай есть в одно время создавал как бы закон для работы и отдыха не только в нашей семье. По работе меня часто посылали в разные деревни в районе. Так и там я видел, что садились за стол в одно время. Кусошничать на улице был великий грех. Но, извините, тут я отвлёкся. Бабушка, как я сказал, была инвалид, но старалась быть полезной обществу. Много и других стариков я знавал, что работали дальше вместе со всеми. Вот, например, тёща моя, Наталья Филиппьевна. С 1938 года, как женился, называл я её мамой. По болезни ослепла она, но по дому всю работу выполняла, так что люди и не верили, что она совсем ничего не видит. Она и горшки в печку посадит, и цыплят накормит, а посуду мыть было её дело в доме. Она с лёгкостью после мытья посуду перекувыркает, то есть поставит на стол вверх дном для просушки, и ни одной чашки или блюдца не разобьёт. И тоже было у неё особое чутьё, видела она сердцем, что ли. Я ещё и к дому с работы к дому не подошёл, а она моей жене Ане уж говорит: «Нюша, накрывай на стол, Борюшка идет». Как узнавала, что иду, — загадка. А когда в больнице лежала, узнавала, кто пришел её навестить, когда он ещё по улице шёл. Было особое чувство у людей, которое потеряли мы в суете сегодняшней жизни. Не подумайте, что воспеваю свою родню. Просто видел я этих людей ближе, знал их. А примеров особых чувств и природных способностей человека можно найти и в произведениях, например, Арсеньева, где описывает он своего сибирского героя Дерсу Узала. Значит, были такие герои, незаметные, может, но великие в своей простоте.

Рассказав о бабушке, скажу и о маме. Жила она со своей свекровью дружно. Обе были религиозны и считали семейные скандалы большим грехом. Мы с братом очень благодарны им за умное воспитание, примеры которого и хочу здесь привести.

Мама, Евдокия Константиновна Масленникова, родилась в 1893 году. В семье она была четвёртая, предпоследняя. В школе учиться она не могла, так как школа от их деревни была далеко, почти 4 км неторенной дороги. Замуж вышла в 18 лет. В 1916 году родился мой брат Вася, а через два года — я. Семья, в которой она родилась и росла, была большая, всем доставалось дела, поэтому приучена была она ко всем крестьянским работам, даже, как писал Н. К. Некрасов, «Коня на скаку остановит». Папа мой Широков Пётр Александрович, работал в городе Казани, торговал у купца фарфоровой посудой. В начале гражданской войны вернулся папа в деревню, и его почти сразу мобилизовали в Красную армию. В 1919 году погиб он где-то в Запорожье в рядах Щорсовской дивизии. Была справка у мамы, что она вдова красногвардейца, только справку эту затеряли где-то в Волостных организациях. Как вдова и мать двух сыновей имела мама право на пенсию, но из-за потери справки потеряла она и это право, и положенную пенсию. Мама, оставшись вдовой, не растерялась, стала умно вести хозяйство. Нас с братком она на бабеньку не оставляла, а брала с собой в поле. Эти походы мы очень любили, потому что рассказывала она нам про жизнь, что сама видела или слышала. Сильно любили мы эти рассказы. Особенно любил я рассказы о природе, удавались они ей, что ли, а, может, слушала их и уже откликалась наша с братом любовь к родным местам.

Брат мой с раннего возраста работал в колхозе, а я жил некоторое время в Ленинграде у родственников, учился в начальной школе, но всё время тосковал по маме и по Шипино. В 1932 году вернулся я в родную деревню. В колхоз меня не приняли, так мама устроила меня на работу в районный посёлок в канцелярию. И стал я снова с родными вместе, прошла тоска.

Мама моя особенно изобретательна была в кулинарии, готовить очень любила. Во время гражданской войны был голод, но мы в семье не голодали. Мама знала множество растений, что были съедобными, готовила что-то природное. Многим в деревне помогала, так как знала и лечебную силу трав и деревьев. Да медицины-то и не было такой, как мы её сегодня знаем, может, только для богатых тогда. Огромное спасибо говорю я своей маме, что и в голодное время вырастила нас так, что не мучались мы никогда проблемами с пищеварением. Спасибо ей.

Старались мы помогать маме по хозяйству. Иногда старания наши были больше меры. Вот как в этом случае. Развелось в Шипино в один год много чёрных тараканов. Не обошли они и наш дом. Чёрный таракан — это большое насекомое, длиной где-то сантиметра полтора. Они не кусались, а жили себе в доме, выбегали из щелей, углов, гонялись по потолку. Придём, бывало, с братом поздно с гулянья, зажжём лампу. Тараканы в спешке разбегаются и падают с потолка нам на голову и за воротник. Неприятно. А уничтожать их не принято было, по суеверию, что ли. Вот и наша мама этого придерживалась. Только нам стали тараканы невыносимы, и решили мы их потравить без уговора с мамой.

Дали мне в райцентре в аптеке борной кислоты и научили, как применить её против тараканов. Мы с братом натолкли картошки, смешали её с борной кислотой и разложили там, где жили тараканы. А было дело летом. Вот проснулись мы утром, брат мне говорит: «Ни одного таракана нету, и дохлых не вижу». Обрадовались мы, что тараканов не стало, а мама забеспокоилась, говорит, беда случится, что-то с домом не ладно, раз тараканы ушли. Скажу лишь, что по сей день стоит дом, и ничего не случилось.

Только история имела продолжение. На следующий день встретила мама соседку нашу, тётю Аннияду. Та пожаловалась по-соседски: «Уж не знаю, на что и думать, только пришли к нам чёрные тараканы, прямо жуть сколько. Беда!» Загоревали женщины, даже заплакали. А когда мы маме сознались, что отраву разложили, поругала она нас, а потом и сама сказала, что без тараканов оно лучше.

Приглашали маму в большие празднества по деревне готовить. Она всегда с этим делом хорошо справлялась. Ценили по деревне и её умение принять роды как у людей, так и у животных.

Вот опять я говорю про своих родичей. Но они лишь пример того, как справно жили в деревне люди. Наблюдал я и других женщин по деревне. Многие были похожими друг на друга, когда дело касалось работы, справлялись со многими делами ловко, как-то вроде легко. Были, конечно, и особенности, они уже становились искусством, вот как умение моей мамы готовить и вкусно, и красиво. Потому у кого что хорошо получалось, к тому и шли с просьбой. А особенно ценили красоту. Вот посмотрите на старые города, на наши деревни — красота, а ведь строили их без проектов и архитекторов. Самоучки всё больше, но с изобретательностью и чувством красоты, с честностью и добротой делали красиво и надёжно.

В полевых работах мама чувствовала радость и выполняла их с лёгкостью и любовью. Она мне часто говорила: «Я с каждым росточком поговорю, за ним поухаживаю, вот они и растут». Может, и суеверие, а я с мамы пример взял и делал, как она говорила. И в саду у меня ни одно растение не погибло, а отлично растут. В саду яблони растут с 1954 года, плодоносят и даже иногда обильно.

Маму я благодарю за науку выращивать плоды в огороде. У меня даже было, на картошке прививки помидоров росли и плодоносили. Это, конечно, не массово, а так попробовать одно-два растения. Всегда у мамы в огороде был свой порядок и чистота. Благодарен я ей и старикам из нашего Шипино за слова: «Сделал дело, отойди и серьёзно посмотри на своё изделие (всё равно, умственное или предметное). Если тебе работа нравится, хорошо, а если самому не нравится, то не позорь сам себя. Переделай!» Так прививали нам, молодёжи, любовь к Честному труду во всех специальностях и делах. Думаю, слова стариков похожи на те, что сказал писатель Островский: «Жизнь надо прожить так, чтобы, оглянувшись, не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы», за пройденный тобой жизненный Путь.

Да, как дорожка по полю бежит жизненный путь каждого из нас. Перед войной, а особенно после войны ушли из жизни многие шипинские старожилы. ЗаселилосьШипино новыми приезжими жителями.

И я продал в середине 1946 года половину дома в Шипино и переселился с семьёй в Борисоглеб, где работали мы с женой, а дочь моя Таня ходила в школу. Вместе с женой моей Аней часто навещали мы родных и близких наших в Шипино, но как шла там жизнь дальше, я уже знаю в отрывках, рассказах.

Слышал многое, но стало оно как-то дальше, как то время детства и юности, что навсегда остаётся в памяти, но не найти его уже и в деревне по соседству.

На поле Жизни моей пришла зима…

Только дарит беспокойная память ещё одно воспоминание.

Как я стал пчеловодом

С сентября 1946 года стал я работать старшим бухгалтером Борисоглебского местопа. Эта контора в то время подчинялась Ярославскому тресту Обллесторф.

В нём работал главным бухгалтером Ильин Николай Васильевич. В 1950 году стали мы с ним добрыми, близкими знакомыми. И вот он как-то раз в 1950 году мне предложил: «Давай, — говорит, — заведём пчёл, я дам тебе денег, ты купишь пчёл, будешь за ними следить и ухаживать, а мне кое-когда давать мёд.» Я это предложение с удовольствием принял и стал искать продажных пчёл.

В деревне Черницы (5 километров от Борисоглеба) жила семья моего хорошего знакомого Комкова Алексея и его жены Вали. Они мне как-то сказали, что живет у них в деревне из Германии беженец-немец, который по разрешению советского правительства уезжает в Германию и будет продавать два улья. Я сходил в деревню Черницы и с этим немцем, уж забыл его имя, договорился о купле у него пчёл.

Поговорил я с переселенцем, заметил он мой живой интерес и продавал мне пчёл подешевле вместе с ульем.

Улей — ящик со съёмной крышкой и с узкой щелью на одной стороне внизу, вроде маленького дома, что стоит на ножках, чтобы не было сырости, и какой зверь не пробрался с земли в жилище пчёл. Интересно, что изобретён улей, такой, каким мы его знаем, совсем недавно в XIX веке русским пчеловодом П. И. Прокоповичем. В леспромхозе МТП, где я работал, были лошади. Я взял лошадь с телегой, чтобы привезти ульи. Знал я, что пчёлы не любят, когда их тревожат, вот и придумал я положить на телегу немного накаченную воздухом автокамеру от большой машины, вроде «перину» для непростого груза, и поехал к вечеру в Черницы за пчёлами. Пчёлы к транспортировке были подготовлены бывшим хозяином и Лёшей. Правда, одна семья.

Вторая семья была очень слабая, и немец, уважая нас с Лёшей, её не продал, а просто кому-то в районе отдал. Жаль, но она в середине лета того же года погибла. Мы с Лёшей одну семью поставили на автокамеру с воздухом, крепко привязали, и я поехал. А страху было, хоть отбавляй! Слава Богу, доехал я до Борисоглеба благополучно. Улей покачивался на ухабах дороги, но дном до досок повозки не касался и поэтому не стукался, и пчёлы не беспокоились.

Дома мы с другом Валей Коноваловым, хотя с великим оба страхом, улей с повозки бесшумно сняли и установили на приготовленное заранее мной место в саду, где как раз цвела вишня. Мне почти всю ночь не спалось: и страх перед пчёлами, и неумение с ними обращаться, — всё это меня пугало.

Утром было на улице хорошо солнечно, я вышел из дома, издали увидел улей — и ох! Страх! Над ульем туча пчёл. Что за дела? Я решил в огород не заходить, пошёл к районному инструктору пчеловодства Рубцову Павлу Ивановичу. Он и жена его Дуся были чуть старше меня и моей жены Ани. Рассказал я ему всё: как пчёл привёз, как улей в саду поставил, и что пчёлы тучей висят. Удивился он моей находчивости, что додумался я улей на автокамере везти, и успокоил, что пчёлы, поняв, что они в другом месте, делают очень хороший облёт. Сказал, что познакомятся они с местом и будут хорошо у тебя жить. И верно: жили они у меня хорошо, и я с ними очень дружил. А Павел Иванович и его жена Дуся мне очень помогали, выполняя их добрые советы, научился я хорошо ухаживать за пчёлами.

В тот год, когда привёз я в свой сад пчёл, лето было очень засушливое. Павел Иванович посоветовал мне запасти сахару (его в продаже было мало) на случай, если пчёлы не сумеют сделать запас мёду на зиму. Я, как уже говорил, последовал его совету, начал запасать «подкормку».

Но вот во второй половине июля прошёл хороший дождь. Ненастье было дня три. Ожила природа. И пчёлы наши старательно летали по окрестностям. На улье, по совету Павла Ивановича, был поставлен магазин. Магазин — это блок рамок с сотами из воска, куда пчёлы собирают мёд. В конце августа я встретился с Павлом Ивановичем и спросил его, как лучше поступить с магазином, что всё ещё стоит в улье. Он одобрил мою заботу и мои дела, сказал, что пчёлам свободно, но как будет прохладно надо сделать осмотр гнезда пчёл и, конечно, снять магазин.

Время бежало, работы было много, но в конце августа или начале сентября, в выходной день я и решил этим делом заняться. Попросил свою жёнушку Аню мне помочь. Подойдя к улью со стамеской (это инструмент для открытия улья), я решил освободить и снять крышку улья, чтобы посмотреть, как дела в улье. Но крышка не поддавалась, словно приросла к домику. Как выяснилось, она была крепко приклеена пчёлами к улью и не слушалась стамески. С большим усилием оторвал я крышку, а там… Ой- ой, о-ёй! Крышка улья была полностью закрыта внутри сотами, а соты — залиты мёдом! Как я ещё её оторвал! Крышку сняли, улей закрыли плащом и стали чистить-вырезать вощину и соты из крышки. Это мы уже делали в доме. Освободили мы и магазин от гнезда-улья. Это тоже было тяжело, но легче чем крышка.

Друг мой Валя Коновалов имел медогонку — такую бочку с центрифугой внутри, в которую помещают рамки с наполненными мёдом сотами. Вращая ручку медогонки, приводят во вращение и рамки, из которых под влиянием центробежной силы вылетает мёд и стекает по стенкам бочки вниз, где по трубке и через кран вытекает в подготовленный сосуд, например, в банку. Жена Аня сбегала к Коноваловым, и договорилась, чтобы дали они нам медогонку. А я в это время переставил рамки, полные мёду, в запасной магазин и перенёс домой. Потом съездил на тачке за медогонкой, и стали мы с жёнушкой выкачивать из рамок мёд. Крышку с улья, как освободили от сот, поставили на улей, и пчёлы успокоились. Выкачав мёд из рамок, я сразу унёс их в улей. Пчёлы не жалили, не сердились. У них было много дела — носить мёд в улей. Когда мы закончили нашу работу, пчёлы уже заполнили одну из ранее поставленных рамок новым мёдом. Они его собирали и с крышки всё, что осталось после срезки. Как они это делали, мне не удалось понаблюдать. Наверно, по капельке уносили в магазин в рамки.

Мы с жёнушкой три раза выкачивали мёд в сентябре месяце. Пожалуй, столько мёду мы больше уже никогда не собирали. А откуда мёд-то? Где нашли пчёлы столько цветов, столько нектару? А случилось вот что:

В колхозе имени Молотова в деревне Сабурово председатель колхоза Жуков Аркадий (замечательный был человек — Русак) посеял на горе гречу. Было очень сухо, греча долго не всходила, а когда взошла, опять было сухо, вот она никак и не росла. Когда промочил дождь землю уж в конце лета, решила греча нагнать все упущенные деньки и пустилась в рост, зацвела в конце августа. Это поле было от нас близко, по-пчелиному — километр, вот пчёлы оттуда и несли гречишный мёд.

Этот случай такого богатого сбора мёда меня очень заинтересовал. А ещё увлекло меня то, что пчёлы меня почти не жалили. Стал я наблюдать пчелиную жизнь, часто бывать в саду около улья. Там и так всегда было дело, а теперь ещё и друзья мои — пчёлы-труженицы.

Не один я заинтересовался работой пчелиной семьи. Была у нас собачка шпиц, небольшая, с длинной белой шерстью. Звали её или, вернее, его Кубик. С ним много было интересных историй. Но об этом потом. Часами мог сидеть Кубик под ульем, смотрел, как пчёлы туда-сюда летают. И пчёлы его не кусали. Что его увлекало в наблюдении, я не знаю, может, просто нравилось ему слушать гудение, лёгкое, успокаивающее. Любил Кубик мелодичные вещи.

Вообще, надо сказать, был он удивительный дар природы. Появился он в нашей семье весной 1949 года. В ту весну родился мой сын Коля. Очень любил он каждого в нашей семье и помогал, где мог. Например, когда мама Аня укладывала Колю спать в детскую кроватку-корзинку, укреплённую на диванных пружинах, Кубик, услышав писк младенца, подбегал и легонько ударял передними лапами корзинку о край, так что она начинала качаться и качалась от малейшего прикосновения. Как догадался Кубик, трудно сказать, наверно, наблюдал. Аня оставляла Кубика с Колей, когда тот спал, а она недалеко уходила из дома по какой- то надобности. Знала, что Кубик Колю укачает. А позднее, когда Коля стал ходить в садик, Кубик даже приводил его домой. Работники сада знали, что Кубик Колю охранял надёжно, мог и покусать или одежду обидчику порвать. Только люди в деревне хорошо друг к другу относились, вредные были редки. А о Кубике скажу, что в природе, если на неё хорошо и дружественно обращать внимание, можно очень много удивительного заметить. И природа будет к тебе дружественна. Кубик нас наблюдал, у нас учился, считал себя членом семьи и помогал, где мог. А когда хотел отдохнуть, наблюдал пчёл, дремал под их гудение.

Но вернусь к пчёлам. Дала мне судьба ещё одного доброго советчика в делах пчелиных. Нашему местопу в пятидесятые годы дали делянки для заготовки леса в Яшкуровском сельсовете, это около 40 километров на запад от Борисоглеба. Вот мне пришлось туда ехать в 1952 году, отвозить зарплату лесорубам и возчикам. Днём все дела сделал, а на ночь мастер Лёша Селивёрстов определил меня в дом одной старушки (фамилию и имя не помню), ей было около 70 лет от роду. Очень культурная, жизнерадостная женщина. Жила она в большом доме одна, имела корову и несколько ульев с пчёлами, работала в колхозе. Дом, в котором она жила, принадлежал раньше питерскому богачу. Она была у него вроде прислуги, что содержала в порядке его дом как дачу. Родни у неё, назову её тетя Маша, не было. И вот перед революцией 1917 года приехал хозяин в деревню и на сходе-собрании подарил дом ей. Сделал всё официально, очень умно.

Тётя Маша, несмотря на возраст, работала в колхозе очень хорошо. В тот день, когда мы с ней встретились, они всей деревней жали серпами рожь. Работу оценяли по количеству нажатых снопов. Она рассказала мне, что нажала снопов больше всех, никто столько не нажал. И это ведь человек старше 70 лет! Мы с ней проговорили очень долго, у неё я узнал и другие хитрости, лучше сказать, премудрости в обращении с пчёлами. Тётя Маша меня предупредила: пчёлы не любят злых и заносчивых людей, крайние враги пьяниц, очень любят, когда с ними ласково разговаривают, когда аккуратно работают в улье.

Эти все советы я, спасибо тёте Маше и царство ей Небесное, строго стремился выполнять. Я к пчёлам часто ходил без наличной предохраняющей сетки и без дымаря, но с разговором, особенно, когда хотелось побаловаться свежим мёдом в сотах. Я с пчёлами разговаривал, они по моему лицу и по телу ползали спокойно, правда, немножко щекотно, но я терпел и не сгонял. Меня очень редко жалили. Но был такой случай:

Как-то днём прибежала ко мне в контору дочка Таня и, волнуясь, рассказала, что из одного улья пчёлы вылетели и сидят как шар на яблоне. Я пошёл домой и увидел, что одна семья выпустила рой. Такое происходит, когда в семье пчёл выращивается новая матка, её ещё называют королева, и рабочих пчёл много, так что семья может разделиться. Вместе с королевой вылетает часть пчёл в поиске нового дома. Тут уж пчеловод не зевай, семья может далеко улететь, считай, что приплод потерял. Отпросился я на работе ненадолго, прибежал домой, снял рой в лукошко, как в роёвню, и поставил в тёмное прохладное место. Потом, придя с работы, я подготовил улей-гнездо, поставил рамки, в некоторых было немного мёда, чтоб не оказалась новая семья без корма, и высыпал пчёл из лукошка. Выставил я улей в сад и стал наблюдать за жизнью пчёл с самого начала их новой жизни.

Только вот через день началось ненастье, пчёлы из ульев не вылетали. По совету Павла Ивановича, я решил новой семье дать сахарную подкормку, ведь у них мёду было мало. Развёл густой сахарный сироп и в блюде решил поставить под крышкой улья на холстик, укрывающий верх улья рамки гнезда. Этот холстик сзади улья загнул узенькой полоской, чтобы пчёлы могли свободно выползать из гнезда к блюду. В блюдо положил короткой соломы, в беспорядке, но на сахарном сиропе, чтобы пчёлы могли с соломинок брать сахарный сироп и не тонули. Пчелы стали посещать блюдо с сиропом.

Стал я закрывать улей крышкой, и она у меня упала, ударив о край улья. Пчёлы от удара вылетели и стали меня жалить. Я работу не бросил и аккуратно закрыл улей и ушёл в заросли малинника, то есть как бы в укрытие. Посидел там немного, пчёлы успокоились, и я пришёл домой, где у меня жёнушка из лица стала удалять пчелиные жала. Сколько она удалила, мы не считали, но, думаю, порядочно. К вечеру у меня поднялась температура к 40 градусам, ночь плохо провёл. Места укусов пчёл очень болели, да и температура была порядочная. К утру все боли вроде поуспокоились, и температура стала спадать. Я не удержался и вышел посмотреть на ульи. Погода была хорошая, солнечная, пчёлы спокойно летали, на меня не обращали внимания. Но с того дня я заметил, что головные боли, что мучили меня довольно часто, чуть не каждый день, утихли. Я стал, как бы для лечения и профилактики, иногда сажать пчел себе на виски, головные боли прошли. Видно была в пчелином яде даже большая польза для здоровья человека. Конечно, укус пчелы для человека неприятен, но меня в Вологде в неврологической больнице лечили укусами пчёл. Да, и я по совету вологодского врача Эдуарда Аверьяновича многим людям оказал помощь при радикулите. Жену Аню вылечил от радикулита основательно.

Но снова вернусь к улью. Через несколько дней я решил заглянуть в улей новой семьи: там солома и стенки блюда были чисто освобождены от сахарного сиропа, мыть не надо, а в рамках гнезда полно яиц и личинок с новым расплодом.

Очень правильно говорили люди, что пчёлы живут за счёт природы, но не как иждивенцы, а как самые лучшие помощники для развития природы. Ведь это самые первостепенные опылители растений, чтобы были плоды, семяна. И очень плохо, когда неумно используются людьми химикаты. Пчёлы травятся сами, а ещё хуже травят в гнезде деток- личинок, ведь в корм попадает химия, делая его ядовитым. Расскажу о своём несчастье.

Занимался я с пчёлами до 1974 года. На тот момент у меня в саду было четыре жизнеспособных сильных семьи пчёл, мы очень радовались. Деньги за улей, что мне дал Ильин Николай Васильевич, я ему вернул и стал равноправным хозяином пчёл. Всё шло очень хорошо, мы с пчёлами дружили. Очень хорошо помогала мне моя дочка Таня, обращалась с ними умеючи.

И вот где то в начале семидесятых годов, помню, был это хороший по погоде год, пчёлы собирали обильно нектар, то есть несли мёд. А недалеко от нашего огорода был участок Борисоглебской средней школы, где были посажены разные растения и учителя проводили практические занятия с учениками по биологии. Старшим преподавателем была Семеновская. И вот когда зацвела малина, а малины был порядочный участок, Семеновская заставила учеников нашить маленьких мешочков из марли, насыпала в эти мешочки гексохлорану, он же дуст, и развесили на колышках над малиной эти мешочки, чтобы отогнать вредителей.

В один день я, как обычно, подошёл к одному улью и стал смотреть как у них дела. Смотрю, у улья на прилётной доске лежит погибшая личинка, её выбросили из улья пчёлы. Я понял, что в улье несчастье и решил посмотреть. На улье ещё не было магазина. Когда я поднял среднюю рамку, увидел,что все личинки в рамках погибшие и даже как бы гнилые. Я взял эту рамку и на другой день утром поехал в Ростов в ветбаклабораторию. Они посмотрели и сразу дали заключение «европейский гнилец», это очень страшная пчелиная болезнь. Мне в лаборатории сказали, что приедут к нам, так как надо накладывать на весь район карантин.

Когда я уже выходил из лаборатории, меня остановила, вернее, догнала одна женщина и сказала: «Я завтра еду в Ярославль в облветлабораторию, дайте мне немного из рамки сот с личинками». Я согласился. Она вырезала кусок и сказала мне, что позвонит мне в Борисоглеб и скажет результат. Спустя какое-то время позвонила она с радостной вестью, что это не европейский гнилец, хотя очень похоже, а

отравлен расплод ядохимикатом, дустом. Предложила она мне помощь, записала, как меня найти, мы обо всём договорились. Приехали люди из Ростова, и мы нашли виновников — школьная малина и мешочки из марли. Можно было предъявить иск за ущерб, за погибших пчёл. Только не мог я этого сделать, мои дети учились в этой школе, и иск мог им навредить.

Цветение малины замедлилось, а на лугах появились другие цветы, и мои ульи стали поправляться. Правда, я многие рамки с погибшей деткой из ульев удалил. Когда ульи как бы очистились от погибших личинок, я решил ликвидировать пасеку по ещё одной более серьёзной причине, а именно:

Наш огород расположен на северной стороне соснового бора, пчёлы могут лететь только на луга к северу от огорода. На пути в луга идёт с востока на запад большая дорога, её пчелы вынуждены перелетать. По дороге идёт очень много автотранспорта, который очень мешает пчёлам. Пчёлы улетают из ульев за взятком, поднимаясь от улья по восходящей, их наземные вихри почти не достают, а вот возвращаются со взятком тяжёлые, нектар-мёд и пергу-пыльцу несут больше своего веса и летят низко. Над большой дорогой машины, проезжая, создают вихрь, пчёлы теряют направление, а больше всего падают на дорогу, где их давят. Вот я всё это увидел, увидел на асфальте раздавленных пчёл, мне стало до глубины души их жалко. И я решил пчёл отдать своей племяннице в деревню Сигорь, где она жила, работала и занималась пчёлами. Кстати, она опытный пчеловод, подумал я, пчёлы будут у неё в сохранности и будут хорошо и спокойно жить свою короткую полезную жизнь.

Пчёлы живут недолго, самый длинный промежуток их жизни — зима, когда они не летают, а в летнее время они гибнут от быстрого изнашивания их крыльев. В период хорошего взятка они очень часто летают и делают за день очень длинный перелёт. Пчёл я отдал и очень хорошо сделал, так как в Борисоглебе почти все семьи на пасеках погибли. Да, пчёлы — это исключительно полезное насекомое в природе, оно помогает растительности опылением, что не каждое насекомое может сделать. Они помогают людям в лечении мёдом, пергой, прополисом, пчелиным ядом. У племянницы в деревне Сигорь, у Виноградовой Шуры, наши пчёлы прижились, но в где-то конце семидесятых годов к нам в Россию из Америки завезли пчелиного вредителя — паразитического клеща. Сначала пчеловоды ошибочно думали, что это сожитель пчелиной семьи, ведь такие случаи известны в природе. Но это болезнь верроатоз (клещ Верроа Якобсони). Как с ним бороться, люди догадались только через год. Очень много погибло у людей пчёл от этого вредителя. Не обошла напасть и пасеку моей племянницы. Но она помогала пчёлам, как могла. И сегодня есть у неё несколько семей.

Я очень жалею, что мне пришлось расстаться с пчёлами. Они мне были не в тягость, я бы даже сказал, в радость. Я в обществе пчёл отдыхал.

Дорогой читатель, прошу Вас, не бойтесь пчёл, они нам не враги. Их надо любить, и с ними как можно спокойнее обращаться. Жало — это их защита, оружие смертельное, но не для человека, а для самой пчелы. Нам от жала больно, но вытащили мы его, и спустя время пройдёт боль, забудется пчела. А вот она вытащить жало из нашей кожи не может, а отрывает его с частью своего брюшка и гибнет от этого через короткое время. Давайте будем их беречь, и не давать повода нас жалить. Ведь получается, защищая свою семью, каждая пчела идёт на смерть, и это очень жаль. А мы могли бы поучиться этому пчелино-лебединому примеру охранять, ценить, быть верным своей семье. А ещё даёт нам пчела пример добросовестного труда на благо общества. Я прошу Вас, дорогой Читатель, помните, что добросовестный труд на благо общества и семьи — это самое большое богатство человека.

Вновь и вновь перелистывает память страницы жизни. Стираются имена и даты, но не уходят из сердца, из души родные люди. Много было событий и исторических, и личных, свидетелем которых довелось мне стать. Но все они имеют одну замечательную общую черту — все они связаны с моей Родиной — Россией. Ими хотел я поделиться с Вами, дорогой Читатель.

Многое из рассказанного выглядит как энциклопедия сельской жизни, лучше сказать труда, но стоит за этим трудом Русский Человек. Таких людей и таких деревень в России большинство, в этом я убеждён и именно это хотел сказать. В большинстве случаев Труд человека облагораживает, учит здраво мыслить, учит Любви к Природе, видеть Красоту Жизни и уважать Общество. А общество уважает Человека. Написав здесь слова с большой буквы, не допустил я грамматической ошибки. Нет! Уважаемый читатель, мы должны сознательно в наших мыслях держать эти слова с большой буквы, поскольку в них заключена наша Жизнь, её смысл и цель, её содержание и будущее.

Пусть сохранится в нашей памяти и образ жизни людей прошлого века, и природа родных мест, яркая от солнечных лучей, шумная от щебета птиц и шума леса, и уважение к семье как надежде человека избежать одиночества.

Вечная слава старанию, подвигу и чувствам Русского человека! Вечная память нашим дедам и прадедам и вечный покой!

• Аннияда из деревни Шипино
• Бесчастнов, купец из Борисоглеба
• Быков Александр Михайлович
• Быкова Клавдия Александровна
• Виноградова Александра из деревни Сигорь
• Горбунова-Ильина Екатерина
• Горбунов-Питерцев Василий Иванович
• Долгинин Сергей
• Долгинина Екатерина
• Долгинина Лидия
• Долгинина Мария
• Жуков Аркадий, председатель колхоза им. Молотова
• Ильин Николай Васильевич, главный бухгалтер Борисоглебского местопа
• Комков Алексея из деревни Черницы.
• Комкова Валентина из деревни Черницы
• Коновалов Валентин
• Коновалов Егор, лесник из деревни Псарёво
• Коновалова Мария, жена лесника
• Кузьмина (по мужуШирокова) Вера Ивановна
• Масленникова Евдокия Константиновна
• Мухин Александр Ильич
• Мухин Василий Васильевич, председатель колхоза
• Мухин Василий Ильич
• Мухина Наталья Филипповна
• Рубцов Павел Иванович, районный инструктор по пчеловодству
• Рубцова Евдокия
• Селивёрстов Алексей, мастер
• Семеновская, учительница биологии Борисоглебской средней школы
• Столяровы, сёстры из деревни Аколово
• Широков Александр Яковлевич
• Широков Василий Петрович
• Широков Николай Борисович
• Широков Пётр Александрович
• Широкова (в девичестве Мухина) Анна Александровна
• Широкова Татьяна Борисовна
• Эдуард Аверьянович, вологодский врач