Выпуск второй, Вариант второй
составил Б.Н. Лембик
хутор Новокиевский, посёлок Реконструкция,
г. Новоаннинский, г. Волгоград, г. Углич
2006 - 2007

• Предисловие
• Часть 1. Происхождение фамилии "Лембик"
• Часть 2. История появления семьи Лембик в Поволжье
• Часть 3. Жизнь на новом месте
• Часть 4. Коллективизация и предвоенные годы
• Часть 5. Война
• Часть 6. Послевоенные годы
• Часть 7. Истории из жизни Д.А.Лембика
• Часть 8. Истории от членов семьи
• Заключение

          Начиная в 2004 году эту работу, я знал очень мало об истории своей семьи, о близких людях. Да и самих родственников знал недостаточно: настолько интересными людьми они оказались, какую непростую жизнь прожили, через какие испытания прошли и как умели об этом рассказывать. Толчком к началу работы над биографией семьи стал интерес моего сына Валерия к происхождению нашей фамилии. У меня как-то раньше была попытка составления семейного генеалогического дерева, но тогда не хватило времени, да и настойчивости, а может быть, просто тогда ещё не пришло время, а теперь жаль упущенное время. Имея такую редкую фамилию, мы слышали только о родственниках, а других людей с такой фамилией не встречали. Но в 2003 году Валерий нашел и познакомился с Сергеем Анатольевичем Лембиком, уроженцем Сибири, проживающим в настоящее время в Москве. Тот, в свою очередь, познакомил нас с биографическими воспоминаниями своего отца, Анатолия Афанасьевича Лембика, проживавшего в г. Усолье-Сибирское Иркутской области. Оказалось, что корни их семьи тоже на Украине (Харьковская область, г.Изюм).

          Появился вопрос: не родственники ли мы? Далее появилась цель - попытаться найти свои исторические корни. Постепенно стало ясно, что в первую очередь надо собрать материал о более близком периоде времени. Поэтому на данном этапе работа свелась к сбору материала об истории появления нашей семьи в Поволжье, о судьбах членов нашей семьи, попытке записать этот материал и составить генеалогическое дерево.

          Сложность работы состояла в том, что уже нет в живых никого из поколения родителей, мало осталось документов того времени, а в памяти родственников сохранилось, к сожалению, не всё прожитое. Кроме того, оказалось, что трудно записать живую речь на бумаге так, чтобы не потерялся колорит, сохранилось восприятие от живого слова. Да и фразы на украинском языке трудно воспроизвести со всей звучностью и заложенным в них содержанием.

          Эта, вторая, работа далась труднее, чем первая, хотя, казалось бы, должно быть наоборот, что всё должно идти легче по накатанному пути. Но, во-первых, пока обрабатывался материал, не стало Ивана Иосифовича Лембика и Федора Фомича Федорца, что почти на полгода отбило желание писать. Во-вторых, хотелось подать материал более достоверно, как можно ближе к услышанному. Но любой пересказ всегда что-то теряет по сравнению с исходным материалом, поэтому очень много времени уходит на подбор подходящих слов. И хотелось написать так, чтобы за текстом были видны живые люди с их характерами, привычками; чтобы не дать о человеке однобокую информацию, постараться выделить в нем главное. Хотя в этой небольшой работе сделать это непросто.

          Не весь материал, который удалось собрать, попал в записи, возможно, что-то оказалось искаженным или неверно сформулированным, поэтому всегда готов при появлении новых данных внести необходимые изменения. Кроме того, на мой взгляд, не всё получилось удачным, так что если где-то прошли ошибки или неточности, то заранее прошу извинить и постараюсь в дальнейшем внести соответствующие исправления.

          Время отодвигает прошедшие события дальше и дальше. Оно неумолимо уходит, а с ним и люди. Больше века назад переселенцы строили на новых землях свои саманные хаты и землянки, стремясь к лучшей жизни. С течением времени они оставляли их, переселяясь на новое место. Шло время, на месте развалившейся хаты сначала оставались бугры. Потом ветер и дождь размывали саман и эти холмики постепенно сглаживались. Наступал момент, когда уже ничто не напоминало о том, что на этом месте ещё пару десятилетий назад стояли хутора и жили люди. Немного дольше оставались живыми сады. Стояли какое-то время одичавшие яблони или груши, начинавшие потом сохнуть и погибать. Бывало, что это место потом запахивалось и тогда найти какие-либо следы становилось невозможно.

          Так и с человеком. Когда он умирает, то кроме могилы, остается ещё память о нём у знавших его людей. Проходит время, стирается память, уходит из жизни следующее поколение. И, в конце концов, может наступить момент, когда об этом человеке никто из его потомков уже ничего не может рассказать. А ведь он прожил жизнь, и чаще всего жизнь эта была полна событий, горя, радостей, забот. И чтобы не пропал он безвестно в прошлом, чтобы будущие наследники не выросли "Иванами, не помнящими родства" и написана эта работа.

          Так пусть же будет земля пухом всем тем, кого уже нет с нами.

          Версия первая: от В.Н. Лепилкина.

          Директор и учитель истории Новокиевской средней школы Валентин Николаевич Лепилкин, человек очень эрудированный и начитанный, ещё в студенческие годы рассказал мне, что он встречал в староукраинском словаре слово "Лэмба", созвучное с нашей фамилией. Это слово в переводе означает черт или чертик. И, соответственно, до 2004 года я считал эту версию единственной.

          Версия вторая: Заимствована из воспоминаний Анатолия Афанасьевича Лембика "Обыкновенные биографии", г. Усолье-Сибирское, 1997-2000 гг.

          Семейное предание. В далёкие времена в Запорожской Сечи были три брата. Наклонности и характеры их были, очень разные, а поэтому и клички они получили разные. Клички-прозвища заменяли имя, фамилию, паспорт, указывали на род занятий и прочие индивидуальные особенности…

          Один из них имел неодолимую тягу к женскому полу. Соответственно прозвался он Бабник (возможно Бабич по-украински). Второй, в перерывах между походами или в ходе их, любил пошариться в чужих клунях. Уж очень ему нравились свежие яйца и курятина. Соответственно прозвался он Курощуп.

          О жизни этих двух персонажей и их потомстве более ничего неизвестно. Но был и третий, который, отдавая предпочтение веселящим напиткам, возможно и очень крепким, почему и прозвался Лембик (лембик /укр./ - сосуд для перегонки самогона). Видимо, немало этого добра он через себя перегнал, а может, был большим специалистом получения сизой жидкости. Уточнить это невозможно. Кроме известного произведения Н.В.Гоголя "Старосветские помещики" только в каком-нибудь толковом словаре можно найти значение слова "Лембик".

          Закрепившись за человеком как прозвище, кличка со временем превращается в фамилию.

          Исторический экскурс от Ивана Иосифовича Лембика. В тех местах, где сейчас расположены хутор Новокиевский и другие близлежащие хутора, до начала обработки земель проходил скотный шлях. Каждую весну купцы закупали на юге России молодняк и гнали его на Москву. Пастухи одновременно гнали и пасли этот скот. К осени стада пригоняли в Москву уже набравшими вес и готовыми к забою. А по степям паслись табуны лошадей, которых потом поставляли в армию.

          От Раисы Иосифовны Рубан, учителя истории и руководителя музея Новокиевской средней школы. В конце восемнадцатого - начале девятнадцатого веков началось освоение новых земель в Поволжье выходцами из Украины. Ходокам из различных областей Украины предложенное место понравилось и они решили переезжать. Земли эти принадлежали в основном генералу Золотареву, который жил в г.Новочеркасске. Денег для покупки земли у них не было, и они взяли ссуду в Крестьянском банке на 44 года. В итоге оказалось, что им пришлось за эту землю заплатить двойную цену. Часть переселенцев добирались на новое место своим ходом, на лошадях и быках. Другая часть ехала по железной дороге и прибывала на станцию Панфилово, где в то время было всего несколько деревенских и пристанционных домиков.

          До этого в этих местах жили казаки и свои хутора ставили на берегах рек. Ближайший казацкий хутор Страховский стоял на реке Карманке (Карман) и в начале переселенцы устраивались на квартиру к казакам. Потом из Урюпинска приезжал землемер и выделял землю. После этого каждый старался построиться поближе к своему участку и стали образовываться небольшие хутора. Переселенцы селились на берегах прудов или насыпали плотину, строили новые пруды и основывали хутор. Выходцы из Киевской губернии основали на берегу пруда (Рогатого) хутор Новокиевский, а выходцы из Полтавской губернии - хутор Полтавский. Сначала строились землянки, потом саманные хаты. Особенно трудно было в первые годы, когда переселенцы привыкали к местному климату, к ветрам, гуляющим по голой степи. Эти ветры выдували тепло из жилищ, создавая эффект страшного холода. На Украине у каждого домика росли сады, а здесь на всю степь ни деревца. Но постепенно высаживались деревья, появлялись сады, обрабатывались поля и налаживался быт.

          О семье. Мой прадед, Афанасий Лембик, вероятно относился к малоземельным крестьянам. Поскольку на Украине (Харьковщине или Екатеринославле) в конце ХIХ века плотность сельского населения была большая, то получить новую землю и развиваться дальше возможности не было. В это время в семье у прадеда уже были сыновья Дмитрий и Максим, дочери Анна и Одарка (Дарья) со своими семьями. Прокормить эти семьи с одного надела земли было трудно.

          О прабабушке вообще ничего неизвестно, даже её имя не сохранилось для нас.

          Прадед по характеру был человеком спокойным и смирным. Но однажды на сельском сходе он сильно разругался с богатыми односельчанами и те, то ли ударили, то ли избили его. В это время сын Дмитрий работал в поле. Когда проезжавший мимо односельчанин рассказал ему о произошедшем, то Дмитрии Афанасьевич (а был он по характеру резкий, горячий) выпряг коня, прискакал в хутор, по дороге прихватил кол и крепко избил обидчиков. Те в отместку пообещали рано или поздно расправиться с ним. Поскольку считались они людьми не бедными и отчаянными, то угроза была очень реальной. Поэтому в семье было решено, что лучше всего будет Дмитрию Афанасьевичу (моему деду) с семьей уехать из хутора. Как раз в это время в Нижнем Поволжье выделяли на освоение свободные помещичьи земли. Дед с братом Максимом ночью сами, скрытно уехали, семьи пока было решено оставить в хуторе. Попали они в Хоперский округ области войска Донского (Царицынскую губернию?) в хутор Звонаревский (по фамилии помещика). Здесь они встретили бывшего земляка Пищиту, который переехал сюда раньше и уже успел освоиться и отстроиться. На новом месте им понравилось, и они решили переехать навсегда.

          Переезжать собралось несколько семей. Чтобы успеть к весенним посевным работам, выехали в декабре. Обоз был большой, саней тридцать, ехали на быках и конях. С собой гнали стадо, на возах везли сено, подводы, инвентарь, домашние вещи. С собой обязательно везли самовар и иконы. После приезда разместились временно в усадьбе у Пищиты, поделили землю и стали осваиваться. Первое время приходилось жить в сарае у Пищиты, спали на соломе. Потом постепенно строили землянки и переезжали в них, а впоследствии отстраивали саманные дома. Из семьи Лембиков переехали: Дмитрий Афанасьевич с семьей, Максим Афанасьевич с семьей, Анна Афанасьевна Грузинова (Лембик) с семьей (муж Филимон Грузинов). Было это примерно в I90I году. Точно дата переезда не установлена.

          Но эта дата требует дополнительной документальной проверки в архивах, так как не все с ней согласны. Екатерина Семеновна Егорушина и Таисия Иосифовна Меденцова рассказали, что с Украины семья переехала позже, когда в семье уже были дядя Семен (ему во время переезда вроде бы было два или четыре года) или даже дядя Иосиф. То есть возможная дата переезда - примерно 1906…1909 годы. Тем более что когда семья переезжала, то здесь уже жили переселенцы, у которых они остановились на первое время.

          Много украинских семей, таким образом, переселилось в Поволжье, на новом месте образовались и отстроились новые хутора. Многих из них уже не существует: одни исчезли достаточно давно, другие сравнительно недавно. Остались только названия мест: Звонаревский, Головатовка, Юрьевка, Таврия (Тавричанский), Осеевка, Конный Бой и другие. А в то время с людьми пришли на новое место украинский язык и обычаи. И стал местный люд говорить сначала на украинском языке, постепенно смешивая его с русским. Появился специфический язык и говор, не всегда понятный приезжим и коренным жителям. Но от поколения к поколению постепенно отходил в сторону чистый украинский язык. И звучит в этих местах в основном русская речь, в которой иногда проскакивают украинские слова.

          Дед Дмитрий Афанасьевич Лембик: дата рождения документально не установлена, умер 3 июля 1954 г. В свидетельстве о смерти указан возраст 80 лет, но по воспоминаниям родственников он прожил 84 года или 87 лет. Получается дата рождения - ориентировочно 1867...1870 год.

          Бабушка Екатерина Павловна Лембик (Солодовникова): поскольку умерла 25 августа 1957 г. в возрасте 93 года получается дата рождения - 1864 год. Родилась она в г. Урюпинске Воронежской губернии. После смерти родителей осталась сиротой и была отдана в няньки ("в детищи") в богатую семью на Украину в Харьковскую губернию. Потом она познакомилась и вышла замуж за Д.А Лембика.

          По воспоминаниям Екатерины Семеновны Егорушиной бабушка была на 4 года старше деда и отсюда следует, что Дмитрий Афанасьевич родился в 1868 году,

          О жизни на Украине кроме уже написанного ничего не известно. После переезда в Поволжье на хутор Звонаревский (позднее переименованный в Полтаво-Звонаревский) распахали с большим трудом нетронутые целинные земли и получили отменный урожай. Те, кто не ленился и трудился во всю силу - стали богатеть. Так как Дмитрий Афанасьевич был на все руки мастер: мог работать на земле, разводить коней, скот, был отменным кузнецом, столяром, пчеловодом и вообще у него получалось любое дело, то его хозяйство стало быстро расти. К 1915 году у него было 20 конематок, 8 дойных коров, 100 овец, много птицы, две молотилки, кузня, пасека. Поскольку самому с таким хозяйством управляться было невозможно, он стал нанимать работников-батраков (до З-х человек).

          Дед был очень работящий, трудился с малолетства до самой смерти: достаточно сказать, что за свою жизнь он построил 8 домов. Он не терпел лентяев и когда увидел, что один из работников (вроде бы звали Никитой) на поле работает плохо (с ленцой), то в тот же вечер после ужина рассчитал его, выдав 10 рублей и каравай хлеба, а бабушка Екатерина Павловна тайком от деда дала тому кусок сала (мяса).

          Чтобы обеспечивать хозяйство водой, дед насыпал плотину через балку, находящуюся за огородом и сделал прудок. Отец как-то в детстве показывал мне эту плотнику, но тогда это меня не заинтересовало.

          Во время переезда с Украины старшей дочери Елене было около года, ну а потом семья стала увеличиваться. Примерно в I90I-03 году родилась дочь Евдокия (умерла в 1919-20 г); в I904 году - сын Семен; в I909 - сыновья-близнецы Иосиф и Павел (Павел застудился и умер в 3 года); в 1912 - сын Николай (мой отец); в 1918 - сын Алексей.Работящий народ уважал деда за его умения и хватку. В соседнем хуторе жил помещик Головатов, который занимался разведением скота и поставками мяса в Москву, У деда с помещиком были очень хорошие отношения, так как он выполнял ему часто кузнечные и плотницкие работы. Помещик жил на берегу пруда у плотины. Плотину с двух сторон сверху закрывали вербы, образуя навес, а так как по плотине ходили только пешком (ездить было запрещено), то она была покрыта травой (спорышем). В тени этих верб помещик в праздники накрывал стол, приглашал деда и они гуляли. После революции помещика выгнали, хозяйство разорили, (поделили), ну а после смерти жены Головатов спился и доживал в интернате в Филоново.

          Поскольку Дмитрий Афанасьевич всё время хотел жить поближе к воде, то примерно в 1916-20 году он переехал с семьёй в хутор Головатовский. Где-то в казацких хуторах он купил большой дом на 4 комнаты коридор ("круглую хату"), перевез его в Головатовку и поставил его на берегу пруда. Дом имел высокую шатровую крышу и окна на все стороны. Он был самым большим в хуторе и смотрелся как купеческий на фоне остальных хат. Потом, после войны, был построен соседний дом, часть земли и сада отошла к другой усадьбе, а вначале у дома был посажен большой сад, в котором было много вишни и яблонь разных сортов, кустарников. Вокруг дома росли вишни и ветки были у самых окон. Таисия Иосифовна вспоминает, что в детстве во время цветения сада её на руках выставляли в окно, и она рвала цветочки. В семье из сыновей больше других любил заниматься садом дядя Семен, который высаживал саженцы в саду у дедушки и у своего дома. На бугре за огородом дед построил кузницу, конюшню, хозяйственные постройки, у дома был построен погреб-ледник, в который зимой заготовляли (запасали) лед, а летом хранили продукты.

          Тяжелые времена были у семьи Лембик в гражданскую войну. Было как в кино: "Белые придут - грабют, красные придут - грабют". Тогда дед с семьёй, вместе с другими семьями, погрузились на телеги, взяв с собой необходимое и ценное, и бежали из Звонаревки. Когда доехали до Елани начались дожди, дороги развезло и долго "табором" стояли на одном месте. Начались болезни, вещи промокли и стали портиться. Стало очень трудно, и тогда вернулись на хутор. В результате оказалось, что те, кто не поддался панике и не уехал, потеряли меньше.

          Во время этих скитаний серьёзно заболела дочь Евдокия (тиф) и не смогла поправиться. По одним воспоминаниям она умерла в возрасте 17-18 лет и похоронена под поселком Елань, по другим воспоминаниям похоронена на Полтаво-Звонаревском кладбище, но могила не сохранилась. Умерла она весной и в свежевырытую могилу постоянно поступала вода, в которую пришлось опускать гроб. Была она очень красивой девушкой, невестой на выданье, хорошо пела, и женихов у неё было много. По другим воспоминаниям (Таисия Иосифовна) её звали Натальей, и она простудилась когда весной стирала "рядна" (свои свадебные наряды?).

          До начала коллективизации Дмитрий Афанасьевич имел крепкое хозяйство и соответственно был определен советской властью в единоличники (кулаки). В 1928 году в хуторах Головатовский и Полтаво-Звонаревский было образовано Товарищество по обработке земли (ТОЗ) просуществовавшее всего один год. На его основе в 1929 году был образован колхоз "Красный Октябрь", который первоначально возглавлял двадцатипятитысячник. В последствии его сменил местный житель Сягайло Моисей Федорович (председательствовал до 1945 года). Этот колхоз некоторое время потом был объединен с другими в один колхоз "Смерть кулакам" (до 1935 года).

          Во время коллективизации была очень большая вероятность раскулачивания и отправки в ссылку. Ясно, что дед всё это сильно переживал. Но он решил написать заявление о том, что он не только признаёт советскую власть, согласен с проводимой политикой, но и будет честно трудиться в колхозе. Первоначально их хотели выселить в саманную хату под соломенной крышей на краю хутора (на выселки). Но вскоре разобрались: то ли учли что семья большая и работящая, то ли к этому времени вышла статья Сталина о перегибах в коллективизации. Кроме того сыграло свою роль то, что зять Лымарь Филипп Петрович состоял в комсомольской ячейке и в комиссии по раскулачиванию. В итоге после раскулачивания семье оставили дом и корову, а остальное отошло в колхоз и было роздано. Из дома было вывезено почти все, даже занавески с окон. В доме отставили топчан и сундук, из личных вещей бабушке вернули только её пальто. И когда маленькая Тая спрашивала:

          - Бабаня, а почему у нас нет ничего в доме?

          - А у нас всё забрали, - отвечала бабушка.

          Всё это трудно переживалось семьей, и известно, что уже после войны Екатерина Павловна в сердцах восклицала в адрес кого-то из односельчан: "А вот они до сих пор спят на наших подушках!". Вступив в колхоз, дедушка работал в кузнице, а был он лучшим кузнецом во всей округе. Мог выполнить любую кузнечную работу. За это он был в колхозе на хорошем счету и каждый год получал премии.

          Другие работящие и зажиточные крестьяне из хутора (Рынза, Пищита, Копылец и др.) были раскулачены, высланы на двадцать пять лет в Коми АССР, и смогли вернуться домой только после войны. Некоторые из ссылки добровольно пошли на фронт и смогли потом, после войны, сразу вернуться в хутор.

          Дедушка сам был грамотным и к учебе детей он относился серьезно. Сына Семена он выучил на счетовода и тот до самой войны работал в колхозе; сына Иосифа - на механика; сын Николай стал учителем, а Алексей счетоводом, (уже после войны, в I952 году). Это происходило примерно в 1925-35 годы, тяжелые времена для семьи, но Дмитрий Афанасьевич хотел, чтобы дети получили образование. Когда Иосиф Дмитриевич пытался бросить курсы механиков в Филоново, то дед этого не допустил. Только старшая дочь Елена Дмитриевна не стала учиться, и можно предположить, что было это из-за возраста и семейных забот, Мой отец, Николай Дмитриевич, пошел в начальную Полтаво-Звонаревскую школу в 1924 году в возрасте 12 лет, потом были Новокиевская школа колхозной молодежи, Михайловское педагогическое училище.

          В начале войны была призвана на службу вся мужская часть населения хутора Головатовский. Из семьи Лембиков ушли на фронт сыновья Семен, Иосиф, Николай, Алексей, зять Филипп Лымарь и внук Афанасий Лымарь. Вернулись живыми три брата: Иосиф, Николай и Алексей. Всего из хутора, в котором было 16-20 дворов, погибло 15 человек. В хуторе во время войны оставались женщины, дети и человек 7 стариков.

          В военные годы в Головатовке оставались из родственников:

• дед Дмитрий Афанасьевич и бабушка Екатерина Павловна;
• семья Иосифа Дмитриевича: Мария Трофимовна и дети Тая (1932 г.р.), Ваня (1937 г.р.) и Люба (1940 г.р.) - проживали вместе со стариками;
• семья Семена Дмитриевича: Мария Федотьевна и дети Нина (1925 r.p.), Катя (1935 r.p.), Зина (1937 г.р.) и Алексей (1941-43 гг.) - проживали отдельно в хате рядом со старой головатовской плотиной;
• семья Филиппа Петровича Лымаря: Елена Дмитриевна и дети Катя (1922 r.p.) с дочкой Любой(1941 г.р.), Шура (1924 г.р.), Николай (I927 г.р.), Алексей(1929г.р.), Рая (1935 г.р.) и Володя (1942 г.р.) - проживали отдельно на другой стороне пруда.

          Оставшиеся жители работали на полях, обслуживали скот. В Головатовке стоял на конюшне табун колхозных лошадей, а в Звонаревской бригаде было стадо коров, Основной тягловой силой колхоза были быки, так как лошадей забрали на войну. Бычатник находился неподалеку от хаты Лембиков.

          В 1942 году, когда немцы наступали на Сталинград, через хутор постоянно шли беженцы, гнали на восток стада коров и овец. Люди шли голодные и измученные. Однажды отступала воинская часть, солдаты выловили на пруду и унесли гусей у Лымарей. Большая семья осталась без пропитания на зиму.

          Колхоз тоже готовился к эвакуации, "в бега", но до этого не дошло. Тетя Маня с семьей собиралась (должна была) эвакуироваться вместе с колхозным стадом, но дедушка категорически отказывался уезжать: "Старые мы уже, чтобы бегать". Особенно было тревожно, когда стали летать немецкие самолеты, а потом бомбили железнодорожную станцию Панфилово, до которой от Головатовки 12...15 километров. Станцию бомбили в воскресенье, в этот день работал базар, и погибло много гражданских лиц, в том числе одна молодая женщина из Головатовки.

          В самом хуторе был вырыт зигзагообразный окоп, чтобы прятаться при бомбежке, но он не пригодился.

          Семьи были большие, а работников мало, да и те трудились в колхозе за трудодни ("за палочки"), жили впроголодь. За каждый рабочий день колхознику в табеле ставили палочку. В конце года, когда колхоз расчитывался по плановым госпоставкам, часть выращенного урожая оставляли на семена и корм колхозному скоту, то остаток зерна и других продуктов распределяли по работникам в зависимости от количества отработанных дней (палочек). Поскольку планы госпоставок были большие, а урожаи не всегда хорошие (из-за засухи), то получали по трудодням мало. По воспоминаниям Зинаиды Семеновны Курмышовой на трудодень давали по 200 граммов зерна (муки). Ясно, что этого количества не хватало на зиму. Поэтому все содержали еще и домашнее хозяйство. Но за хозяйство тоже надо было платить налоги. С одной курицы надо было в послевоенное время отдавать в год сто яиц (по воспоминаниям Раисы Филипповны Федорец).

          Иван Иосифович вспоминает, что когда отелилась корова, семейный совет (дед Дмитрий Афанасьевич, бабушка Екатерина Павловна и тетя Мария Трофимовна) решает что телка надо отдать Лымарям "бо помруть". Теленок, как и ягнята, в те времена первые дни содержались в доме, рядом с людьми. Соответственно дети успевали к ним привязаться, поскольку зимой для гуляния одеть было нечего, и приходилось играть с этими животными. Но дед Дмитрий пришел от Лымарей и сказал "диты пухнуть началы". Заплакал тогда маленький Ваня от жалости к теленку: "Но кто меня слушал". Телка зарезали и мясо отдали.

          Бывало так: бабушка Екатерина Павловна сварит кастрюлю борща, накормит семью, остальное разольёт на два котелка и дед несет один семье дяди Семена и второй Лымарям. А однажды зимой Нина Семеновна, в пургу пошла на поле за стеблями подсолнухов для печки, заблудилась и не пришла вовремя домой. Её мама, Мария Федотьевна, пошла её искать, и тоже потерялась. Дед принес котелок и спрашивает "Уси дома?", а средняя дочь Катя отвечает "Не все". Дед поднял на ноги людей, искали, кричали, промокли все, но не нашли. Ну а потом оказалось, что Нина Семеновна набрела на скирду соломы и там переждала метель, а тетя Мария Федотьевна вышла к скотному двору. Так и остались живы.

          Были и жертвы. Умер младший сын Семена Дмитриевича - Алексей (Лёник), который родился за две недели до того, как дядю Семена призвали на войну в сентябре 1941 года. Погибла при пахоте сноха Елены Дмитриевны (жена старшего сына Афанасия - Антонина Степановна Лымарь/Бичехвост/, 1921- 1942 г.г.), которая работала прицепщицей, поднимала и опускала лемеха плуга при разворотах на краю поля. Она хотела на ходу запрыгнуть на трактор, но у нее соскользнула нога и её затянуло на гусеницу, изуродовало и она умерла.

          В войну в хуторе жили беженцы, а в доме Дмитрия Афанасьевича по разнарядке сельсовета одну комнату сначала занимал уполномоченный от райкома партии (по другой версии присланный председатель колхоза), а потом семья евреев с Украины. Когда Украину освободили oт оккупации они уехали.

          Чтобы как-то поправить дела дед посеял на огороде полгектара ячменя. Чтобы воробьи не склевали урожай, дед давал задание детям Ване, Зине и Тае бегать с веревкой вдоль поля - птиц гонять. За эту работу он как бы назначал им зарплату и после уборки урожая покупал им обновы (материал Ване на рубашку или Зине на платье) или выдавал им часть урожая. Из-за этого ячменя у него начались неприятности с сельсоветом ("таскали"): "не имеешь права на огороде сеять зерновые". Но за него вступился председатель колхоза, так как дед был очень нужный для колхоза специалист - кузнец и плотник. По заказу председателя Дмитрий Афанасьевич изготовил сани, оковал их, и тот старался поддерживать деда. Из подручных материалов дед смастерил ручную мельницу и внуки постарше (Николай и Алексей Лымарь) крутили ручку и под присмотром деда мололи муку. Убирали тот ячмень вручную, вязали снопы, выбивали их цепами, и хлеб из этой ячменной муки попадал на стол. Эта мельница тоже помогала семье выжить, так как молоть стали ходить односельчане. Денег тогда за помол не платили, а оставляли часть (горсть) муки - "гарцы". С внучат дедушка не хотел брать плату за помол, но они настаивали, чтобы всё было по настоящему: с гарцами. Но на следующий год ячмень сеять не стали, а посадили кукурузу: потом осенью убрали початки, наломали их целую комнату. Зимой мололи кукурузные зерна и пекли лепешки. Мельница представляла собой два плоских обработанных камня, между которыми перетиралось зерно. В особо тяжелое время сушили кочаны, мололи их и эту массу добавляли в кашу или муку. Так и выжили.

          Чтобы как-то улучшить и разнообразить питание женщины ездили в ближайший лес километров за 30 за желудями. Эти желуди шли в основном на корм скоту, но иногда их тоже жарили и ели. Это было настолько противно, что Иван Иосифович за прошедшие 60 лет не забыл этот вкус и запах.

          В одну из военных зим в колхозе не успели убрать свеклу. Эту свеклу выкапывали из-под снега. Дмитрий Афанасьевич смастерил пресс и из свеклы давили сок. Этот сок вываривали и получалась вязкая масса, похожая на мед. Это было самым лучшим угощением и пили его с водой вместо сахара.

          Дедушка был заядлым курильщиком. На огороде он всегда сеял табак, осенью срезал его и сушил на чердаке. У него была ступка, выдолбленная из деревянной колоды и стальной резак (сечка). Высушенный табак он рубил в ступке и у него получался крепчайший самосад (махорка). Этого самосада деду хватало не только самому, но ещё оставалось на продажу или обмен. В войну через хутор шли солдаты: на восток сначала шли беженцы, а потом и солдаты на отдых и переформирование; на запад - свежие войска. Солдаты останавливались на отдых в хуторе, а зимой ночевали в хатах. Иногда они глушили на пруду гранатами рыбу. Естественно, начинался какой-либо обмен, взаимовыгодный для обеих сторон. На самосад, или на что-то другое, можно было выменять у солдат что-нибудь из амуниции. Так у дедушки появились солдатские котелки, плащ-палатки, в других семьях солдатская обувь и прочее.

          По воспоминаниям Ивана Иосифовича однажды у них ночевали солдаты из части идущей на фронт, вроде бы из Татарстана. Маленький Ваня наблюдал за ними с печки. Солдаты уговорили его причитать стишок. Он им сверху и прочитал:

                    Шел татарин из больницы
                    Нашел новые галицы.
                    Думал, думал куда деть,
                    Решил на руки надеть.

          Тем так понравилось, что они долго смеялись, и ему пришлось ещё раз этот стишок читать. Раиса Филипповна Федорец вспомнила, как к ним в хату один раз заглянул один из отступавших: "чечен" (видимо кавказец, "страшный такой") и хотел заговорить с детьми. Вроде бы пытался объяснить, что у него тоже дома семья и дети, или спросить что-то хотел. Но дети так его испугались, что забились в угол на печке и в рёв.

          Каждую весну дедушка перед Пасхой вязал вентеря и ловил рыбу. Вода была еще холодная, и он раздевался догола. Всё снимет с себя и шумит бабушке: "Не пускай их" (о внучатах). В вентерь попадали караси и на праздник варили уху или жарили рыбу (если был жир). Караси были такие хорошие и вкусные, что дети долго помнили это угощение.

          В войну деду Дмитрию Афанасьевичу было 70...75 лет, но он вместе со своим другом Степаном Степановичем Бичехвостом работал в кузнице. Кузня стояла сначала на бугре за огородом и представляла собой загон-избушку на четырех столбах, к которым крепились стены из плетня. Потом её разобрали и перенесли поближе к дому и пруду. Когда стали летать немецкие самолеты, то дед побоялся, что сбросят бомбу: "подумают, что заводик работает". Кузню снова разобрали и перенесли за пруд на пустое место. Там она со временем и развалилась.

          Ещё одна история тех времен. До войны Иосиф Дмитриевич работал механиком в Новокиевской МТС и за хорошую работу был премирован библиотекой механика. Когда в 1942 году немцы стали подходить близко, то дед решил библиотеку уничтожить: "прыдуть нимцы, побачут (увидят) богато (много) книг, подумають коммунисты живуть и пострэляють усих (всех)". Библиотека была порезана маленьким Иваном Иосифовичем и сожжена.

          Дед и бабушка очень любили и жалели всех внуков. Дед был заботливый, щедрый, мог отдать последнее. Он был хорошим пчеловодом и всегда держал пчел. Бывает, накачает свежего мёда, нальёт в кувшин или горшок глиняный ("глэчик"), положит мешок на плечо и пешком идет на Осеевку или Конный бой (несуществующие хутора) по 5 километров в одну сторону. Там внучки Нина Лембик и Шура Лымарь пахали колхозное поле, и он приносил им свежего медку. Если собирали сумку с обедом для них, то он мог специально принести арбузик или дыньку со своей бахчи.

          Бабушка была поприжимистее и скуповатее деда, но очень жалела и детей, и внучат. Частенько приговаривала про сноху Марию и дочку Елену: "Бидна Мария и сэрдышна Олэна".

Солдатские судьбы

          Алексей Дмитриевич: был призван на действительную службу в 1938 году и попал на военные действия в Монголию (на Халхин-Гол). От него долго не было писем, в семье очень беспокоились. Тогда бабушка пошла к ворожее и та сказала, что он жив, но получил ранение в голову. И вроде бы это потом дядя Леня подтвердил в письме. По одним воспоминаниям он якобы приходил в отпуск перед войной. С действительной службы он сразу попал на фронт. По другим воспоминаниям он перед войной только-только вернулся домой (с Халхин-Гола?). В конце 1941 года он попал на полигон в г. Урюпинск, где служил при лошадях. На паре лошадей приезжал домой зимой 1941 года, договорившись с командиром о том, что привезет из дома сало. Приехал вьюжной ночью, едва не проехав мимо Головатовки. Дома он побыл два дня. Потом был фронт. По рассказу А.Ф.Лымаря были: плен, побег, штрафная рота, в которой он воевал бронебойщиком и подбил из противотанкового ружья (ПТР) три танка. За это получил медаль "За отвагу". Был ранен, что удостоверяется справкой о ранении (см. фото 14). После госпиталя остался на фронте в мастерской по ремонту ПТР. На фронте встречался с кем-то из родственников с Украины (служили рядом). Имеется еще один интересный документ военного времени (см. фото 15). Однако факт плена другими родственниками не подтверждается. После войны вернулся с благодарственными письмами и грамотами, которые сейчас хранятся в музее Новокиевской средней школы.

          Николай Дмитриевич: по записям в военном билете действительную службу проходил в 1935-37 годах в батальоне связи (59 отдельный батальон) и в 1941 году также попал в связисты: 14 отдельный ремонтно-восстановительный батальон связи. Он был призван Калининским РВК 23 июня 1941 года. Его часть обеспечивала связь между Москвой и фронтом, ставили столбы, тянули провода, отчего на всю жизнь остались у него навыки скрутки проводов. В боевых действиях не участвовал, но вспоминал, что однажды уже укомплектовали оружием и обмундированием, посадили в вагоны для отправки на фронт. Но потом выкликнули список на 20 человек, в том числе и его, в другие части.

          Вспоминал он, что кормили плохо и солдаты как-то набрали и наелись грибов, после чего все они слегли со страшными болями. Если бы не хозяйка дома, у которой они квартировали, не отпоила их срочно молоком, а потом подлечивала, то неизвестно чем бы это закончилось для него.

          Какое-то время часть стояла в Угодско-Заводском (сейчас Жуковском) районе Калужской области недалеко от родной деревни маршала Г.К.Жукова. Местные жители рассказывали солдатам, что в молодости тот был парнем горячим, любил играть на гармошке и на кулаках подраться. Однажды в этой деревне солдаты увидели коня и попросили его у председателя, чтобы растащить столбы вдоль линии. Но тот объяснил, что этого немецкого мерина Г.К.Жуков прислал своей сестре, живущей в это деревне, так что коня солдаты не получили и столбы носили на себе.

          Был демобилизован 27июня 1946 года на основании Указа Президиума Верховного Совета СССР от 25 сентября 1945 г. в военном звании сержант и должностной квалификации -- командир отделения, пом.ком.взвода; военно-учетная специальность - специалисты постоянных линий связи и эксплуатационных частей. Был награжден медалью "За победу над Германией 1941-1945 г." от 9 мая 1945 г.

          Иосиф Дмитриевич: в войну служил на советско-иранской границе. Армия, в которой он служил, сначала охраняла границу, а потом, когда через Иран стали поступать караваны от союзников по ленд-лизу, часть войск вошла на территорию Ирана. Военная техника и другие материалы поступали в СССР по Транс-Иранской железной дороге и по автомобильным дорогам. Советским солдатам приходилось охранять эти транспортные пути от диверсий. Штаб армии и пограничного отряда располагался в Ленкорани в Азербайджане.

          Во время войны Дмитрий Афанасьевич заболел и Мария Трофимовна (тетя Маня) дала телеграмму в полк. Иосифа Дмитриевича отпустили в краткосрочный отпуск. После отпуска он возвращался в часть через Сталинград. На вокзале патрули вылавливали военных всех подряд, формировали команды и сразу отправляли на фронт. Но дядя Иосифу удалось спрятаться и пересидеть с некоторыми другими солдатами до своего поезда.

          В боевых действиях ему участвовать не пришлось.

          Семен Дмитриевич: на фронте попал в плен. Так как лагерь находился на Украине, недалеко от родственников, то ему каким-то образом удалось освободиться. Он проживал на воле, сапожничал, занимался хозяйством. Когда Украину освободили от фашистов, то он был арестован и попал в штрафной батальон. Незадолго до гибели прислал домой письмо, в котором прощался с родными. Вскоре в бою получил тяжелое ранение в живот и умер в госпитале. Похоронен он в г. Софиевке Днепропетровской области (см. фото 16).

          В книге регистрации погибших по Калининскому райвоенкомату (позже объединенного с Новоаннинским) Сталинградской области имеется следующая запись: Лембик Семен Дмитриевич, погиб 15.01.44, извещение получено 21.02.44, от Сахнов. РВК Х.об. Вручено 21.02.44.Лембик М.Ф.

          В Книге Памяти Новоаннинского района Волгоградской области (г. Волгоград, 1994г.) также имеется запись: Лембик Семен Дмитриевич, р.1911 х. Новокиевский, рядовой. Погиб 15.01.1944. Похоронен: Украина, Черкасская обл., г. Корсунь-шевченковский.

          Здесь обнаруживаются некоторые несоответствия. В первую очередь неверно указан год рождения (правильно 1904). Во вторых, место захоронения не совпадает с ответом из Софиевского РВК и с извещением о гибели.

          Не вернулись с фронта отец и сын Филипп и Афанасий Лымари.

          Филипп Петрович погиб в боях где-то на Керченском полуострове. Один из односельчан, Шаповалов, который после войны работал председателем колхоза, воевал с ним в одной части. Он командовал в боях за Керчь небольшим подразделением и во время атаки наткнулся на убитого изуродованного и обожженного бойца. И этот боец был так похож фигурой на Лымаря, что он остановился возле него. Но бой продолжался, и он вместе с остальными побежал вперед. Так он якобы рассказывал после войны вернувшимся фронтовикам и остальным сельчанам. В качестве версии в семье как-то высказывали предположение (в частности Иосиф Дмитриевич), что он мог погибнуть на одном из потопленных судов, вывозивших солдат из Керчи.

          Афанасий Лымарь как раз перед войной был призван на действительную военную службе. Он служил он в приграничном городе Волковыске в Белоруссии, в кавалерии курьером в секретной службе. В первые дни войны он не погиб, а воевал до 1943 года. Иногда от него приходили письма матери и жене. Место его гибели неизвестно.

          В Книге Памяти Новоаннинского района имеются записи: Лымарь Афанасий Филиппович, р.1920. х. Новокиевка, рядовой, стрелок. Пропал без вести 05.1943. Лымарь Филипп Петрович, р.1899. х. Новокиевка, рядовой. Пропал без вести 05.1943.
          После войны семья еще надеялась что, они все-таки вернуться живыми. Но надежды не сбылись.

          После окончания войны с фронта в 1945-46 годах вернулись дядя Иосиф, отец и дядя Лёня. Иосифа Дмитриевича, как члена КПСС, назначили председателем колхоза в хутор Атамановка( Фатеевка?), отец стал работать учителем в Тростянской школе, а Алексей Дмитриевич работал в колхозе бухгалтером.

          Вначале Иосиф Дмитриевич перевез в Фатеевку семью, и они жили там в помещении школы. Хутор был казацкий, а у казаков отношения к колхозам было даже в те времена негативное, работать по настоящему многие в колхозе не хотели. Иосиф Дмитриевич оказался как бы между двух огней: с одной стороны партийная и советская власть, а с другой стороны - казаки. Ему приходилось требовать от колхозников работу и поэтому отношения с казаками не сложились. Как-то в колхозе были проблемы с кормом для скота, и дядя Иосиф вместе с председателем сельсовета приняли решение о сборе сена с частных дворов. Сено собрали и свезли на скотный двор. Ему и раньше угрожали, а после этого случая вечером домой к ним пришел казак и заявил: "Не отдашь сено - можем лишить жизни и тебя, и детей". Детям и без этого приходилось несладко, так как казачата не брали их ("хохлят") в свои компании играть и при любом случае били. У председателя сельсовета Захарова был сын одного возраста с маленьким Иваном и они частенько бегали друг к другу через балку. А потом казачата стали их подкарауливать и бить. Поэтому они обычно оставались вместе до тех пор, пока родители не приходили с работы и не забирали их домой. У старшей дочери Таисии тоже не сложились отношения в классе в Поповской средней школе. В этой школе работала их родственница тетя Шура Бусенко. Тая расплакалась (не любят в школе, бьют) и упросила взять её домой на выходные в Головатовку, а после выходных отказалась возвращаться. После этого её документы из той школы забрали и перевели её в Новокиевскую школу.

          После случая с сеном ребят вовсе стали запугивать, особенно живший с родителями в той же школе сын одного из колхозных специалистов Коробейников Василий, и они прятались и плакали. В эти дни в Фатеевку пришел Дмитрий Афанасьевич навестить их, а ребята ему пожаловались. На следующий день он приехал на арбе, на паре быков, погрузил весь скарб и увез семью в Головатовку. Дядя Иосифу он заявил: "Я семью забираю, а ты тут председательствуй". Вскоре после этого Иосиф Дмитриевич вернулся в Головатовку и стал снова работать в Новокиевской МТС.

          Позже Е.С.Егорушина жила в одном поселке с выходцем из Фатеевки Чулюмовым. Она поинтересовалась у него, знает ли он Иосифа Дмитриевича. Тот его вспомнил: "Был такой маленький хохолик. Как коммуниста поставили к нам председателем колхоза после войны. Начал порядок наводить, а ему пригрозили раз, другой. Так и уехал".

          Отец, Николай Дмитриевич, некоторое время ходил в Тростянку пешком, а потом жил там на квартире.

          Алексей Дмитриевич вскоре после демобилизации женился. Вместе с односельчанином Крысиным он ездил в хутор Журавка, там познакомился с Татьяной Васильевной Кулик и вскоре перевез её в Головатовку. Через год после свадьбы у них родилась дочка Наташа, которая умерла еще маленькой. В 1949 году в семье появился сын Петр. Дядя Лёня и тетя Таня работали в колхозе и с Петей нянчились дедушка и бабушка. Но расписались они, судя по документам, в 1956 году, когда родился второй сын Александр.

          Получилось, что в доме у деда стали жить сыновья с семьями, и это было очень сложно для всех. Чтобы выйти из этой ситуации Дмитрий Афанасьевич продал в 1951-52 году(?) большой дом на слом и полученные деньги разделил между сыновьями. Новый хозяин разобрал дом и перевез его в Панфилово, где он стоит и сейчас.

          Перед продажей дома дедушка построил рядом глиняную хату (в деревянную опалубку заливали глину с соломой), точнее перестроил сараи в жилую хату, и пристроил вплотную к ней сараи. Всё это находилось практически под одной крышей, и поэтому все запахи из сараев шли прямо в жилые комнаты. В этой хате остались жить старики и семья Алексея Дмитриевича. Отец перевелся в Даниловскую начальную школу и переехал туда жить на съемную квартиру. Иосиф Дмитриевич перевез семью в х. Новокиевский сначала в МТСовскую хату, а потом со временем построил дом.

          Дядя Лёня работал бухгалтером в колхозе и к нему наведывались из правления колхоза и из района, а принимать гостей в таких условиях (оседающей глиняной хате) было неудобно. Потом где-то купили дом на снос и на месте большого дома ("круглой хаты") через несколько лет Алексей Дмитриевич построил новый дом, простоявший там до начала 70-х годов.

          При постройке глиняной хаты пришлось переносить ("перетаскать на руках") ведрами и на тачке много мокрой глины из пруда и Дмитрий Афанасьевич надорвался, после чего стал сильно болеть. Умер он 3 июля 1954 года. Последние дни жизни он лежал, не вставая в камышовой пристройке за хатой. Как вспоминают родные - перед смертью просил прощения у бабушки: "Катря, просты мэнэ за всэ".

          Бабушка прожила еще 3 года и умерла 25 августа 1957 года. Похоронены они на старом Головатовском кладбище, которое было затоплено в начале 60-х годов Большим Головатовским прудом. С тех пор их могилы находятся под водой.

          Самой основной чертой характера Дмитрия Афанасьевича, которую называли все родственники, является трудолюбие: трудовой, трудолюбивый, мастеровой, "огонь до работы". В детстве, на Украине, помогал он в работе кузнецу-цыгану. Ну, а поскольку тот не давал вволю работать, то он с приятелем украл у цыгана кузнечные инструменты. Тот их поймал и нагретым железным прутом прижёг заднее место: "Чтобы не воровали".

          Дед был строгий. У него был очень горячий, резкий, взрывной характер ("скаженный дед"). И стоило ему разозлиться - доставалось всем. Часто, если он что-то решал, переубедить его было невозможно. Когда он подружился крестьянином Коршком, и ему понравилась его дочь Мария, то он насильно женил на ней своего старшего сына Семена. И хотя у Семена уже в хуторе была невеста, дед от своего решения не отступил.

          Из-за своего характера Дмитрий Афанасьевич мог неоднократно пострадать. Когда Максим Афанасьевич вернулся на Украину, то через некоторое время дед, взяв с собой маленького Иосифа, поехал на повозке в гости. Точная дата и цель поездки неизвестна, но можно предположить, что было это в гражданскую войну или сразу после неё. Во время поездки лошадей у них отобрали, и домой они возвращались поездом. В вагоне дед поссорился с солдатами, и его едва не расстреляли. Хорошо, что нашлись поспокойнее солдаты и уговорили остальных: "Пацан маленький - пропадет один".

          Он очень любил борщ, и чтобы был горячий: "шоб во рту кипело". Бывали моменты, когда миска с непонравившимся деду борщом летела в бабушку или на пол. Потом дед запрягал в пролетку своих жеребцов и ехал обедать в станицу Филоновскую. Заодно мог взять с собой и бабушку - чтобы поучилась готовить. Но если и в трактире борщ был не такой как надо, то тарелка летала и там. Это было в те времена, когда семья жила "крепко". Всегда из таких поездок дед привозил домой гостинцы, мог привезти мешок пряников или баранок, бочку рыбы.

          Дедушка был талантливым во многом. Он умел делать музыкальные инструменты. Разделывая скотину, он промывал кишки, сушил их и делал из них струны. Он подбирал хорошие материалы и мог смастерить мандолину или скрипку, и потом играл на них. Кроме того, он писал стихи и особенно хорошо частушки. Частушки были чаще на местные темы: О коллективизации:

                    Лымарь гол, как сокол -
                    Ходит, веселится.
                    Мусию Сягайлу
                    С казною не спится.

          О колхозных буднях:

                    Как в "Красном Октябре"
                    Живет Белый в добре.
                    Он фермой управляет
                    И кабанчиков хватает.

          Но попадались и такие - о колхозной политике в государстве:

                    Сидит Троцкий на лугу
                    Грызет кобылячью ногу.
                    "Фу, какая гадина -
                    Советская говядина."

          Или:
                    Встань-ка, Ленин, подывысь
                    Як колхозы нажылысь:
                    Брычка раком, гарба боком,
                    Ще кобыла с одним оком.

          Ясно, что от таких частушек домашние были не в восторге и побаивались озвучивать их прилюдно, так как за них можно было оказаться на Соловках.

          Были в жизни семьи и очень трудные, голодные годы. Отец вспомиНал как ели лебеду, калачики, из шляпок подсолнухов выдирали мякину, сушили её, толкли, смешивали с мукой и пекли из этого лепешки. В голодные военные годы дедушка научил внуков ловить куропаток: на снег насыпали золу и на это место ставили силки. Кроме того, в своем саду и саду у внуков он делал ловушки для зайцев. Для этого в снегу возле яблонь он выкапывал глубокие ямы и прикрывал их ветками. По утрам он проверял эти ловушки, а внучки Зина и Катя потом по пятнам крови на снегу ("по капкам") определяли - попался ли заяц, будет ли на обед мясное. Так и кормились.

          Дмитрий Афанасьевич любил всех внуков, старался научить их какому-либо делу, привлекая к хозяйству по мере взросления. Алексею Лымарю он смастерил короткую косу и часто брал его с собой косить сено для коровы и телка. К Алексею он очень хорошо относился с самого детства, говорят, что видел в нем черты своего характера. Ну а вообще он относился ко всем внукам одинаково. В последние годы жизни много нянчился с Петей Лембиком, поскольку жили вместе. Дмитрий Афанасьевич смастерил ему скрипку. Причем качество изготовления было таким, что многие принимали её за покупную (фабричную), настолько качественно она была сделана: подобран и просушен материал для скрипки и для смычка. Бывало, дед играет на скрипке, а маленький Петя приплясывает перед ним. Дед при этом частушку напевает:

                    "Шо ж вы девки так поете,
                    Як лягушки на болоте".

          Но любимые внуки иногда причиняли Дмитрию Афанасьевичу неприятности, за что бывали наказаны. Однажды Алексей, Зина и Люба оборвали яблоки (по другим воспоминаниям арбузы на бахче), и чтобы уйти от наказания Алексей забрался на скирду, а младших попросил убрать и спрятать лестницу. Дед хоть и был горяч, но отходчив. Он всю жизнь держал голубей и любил ими заниматься. А маленький Ваня частенько пробирался на голубятню и играя с голубями. Бывало, заиграется и то ли выпустит голубей, то ли отдаст кому-то поиграть. А Дмитрий Афанасьевич поймает Ваню и кнутом пороть. Тот сразу к бабушке, прижмётся к её ногам и широкой юбке, и получается кнутом больше по юбке, чем по мальчику.

          Дмитрии Афанасьевич очень любил своего брата и сестер, переписывался с ними. Поскольку жили трудно, то денег на поездки не было, и с родственниками с Украины он не встречался долго. У деда всегда зимовала телка или бык и, получив письмо с Украины, он обещал; "Вот сдам тёлку и поеду". Но всегда что-то мешало. После войны пришло сообщение, что Максим Афанасьевич умер, и тогда дедушка очень сильно плакал.

          После войны трудно было с одеждой и дед, взяв с собой Алексея Лымаря, поехал в Сталинград. Там на базарах можно было купить материал (отрез ткани), из которого потом шили рубахи, платья и прочую одежду. Из окна поезда наблюдали тогда дед с внуком под-битую технику: танки, самолёты.

          Двери большого дедушкиного дома всегда были открыты для родных. Все свадьбы, проводы проводились у них: приглашалась вся родня, и всегда старались помогать друг другу. Так жили и выжили.

          От Алексея Филипповича ЛЫМАРЯ.
          О коллективизации. Не все в хуторе смирились с тем, что деда не выслали, и иногда с того берега пруда кричали: "Лембик - кулак". А однажды, когда Дмитрий Афанасьевич вместе с внуком Алексеем Лымарем привезли мешок зерна на помол на Полтаво-Звонаревскую мельницу, то впереди его пролезла без очереди односельчанка, приговаривая "У, кулак, кулак". Как вспоминал Алексей Филиппович, у деда желваки заходили, губы побелели, но он сдержался. Но мельник Тиминский уладил этот конфликт. Алексею было в эту пору лет десять, он эту обиду понял и было ему жалко деда.
          Родная сестра Филиппа Петровича Елена Петровна Лымарь незадолго до коллективизации вышла замуж за Петра Пищиту, сына богатого крестьянина Егора Пищиты. Естественно, его раскулачивали хуторские коммунисты Крысин И.И. и другие: вынесли из хаты всё, поснимали со стен и сожгли в печи большие иконы, увели весь скот. Крик стоял страшный. Всю семью отправили в ссылку, а ей предложили остаться - мол, мало прожило в кулацкой семье. Но она поехала в Коми АССР с мужем. В ссылке она родила дочь, но девочка умерла. Оттуда она присылала страшные письма, описывала все тяготы и лишения - слез было пролито дома от этих писем много. Потом их разделили, его направили на лесозаготовки, а её определили на работу в столовую. Условия в лесу были бесчеловечные, и Петр убежал в тайгу. Полгода он добирался с севера домой. Когда он пришел, то о нем никто не стал сообщать в органы, а председатель колхоза просто принял его на работу сначала молотобойцем, потом кузнецом и тот остался в хуторе. А Елена Петровна там же в ссылке сошлась со ссыльным Мельниковым из хутора Троицкий. Потом они вернулись на жительство в Панфилово. Потом у них родилось два сына. Кстати, Елена Петровна есть на групповой фотографии семьи.
          О бабушке. После службы на флоте он вскоре женился и у них родился сын Валёк. И бабушка, Екатерина Павловна, пришла с другого берега пруда, с палочкой, посмотреть. Она держала младенца на руках приговаривала "О, мой правнучек!"
          О дедушке. Дедушка был очень добрый, хорошо относился ко всем внукам. Когда Алексей в 1951 году пришел с флота в отпуск, то он его встречал у дома, обрадовался. Он обнял, поцеловал внука и подарил ему четвертную. Это была их последняя встреча, так как дедушка умер в 1953 году, когда до увольнения в запас оставалось ещё два месяца.

          От Екатерины Филипповны МАКСИМОВОЙ.
          О родителях. Елена Дмитриевна Лембик вышла замуж за Лымаря Филиппа Петровича примерно в 1917 году. В гражданскую войну она родила ребенка (девочку), которая в младенчестве умерла. Хотя семья была большая, но отношения с мужем у нее были плохие. Он обижал её, бывало, что погуливал и даже бил. Было так, что свекор Петр Лымырь не выдерживал и заступался за сноху. Всего в семье родилось десять детей, но выросли только семь (смотри генеалогическое дерево). После коллективизации Филипп Петрович работал бригадиром или заведующим фермой в колхозе. Однажды, когда тетя Лена снова ждала ребенка, он заставил её во время уборки работать на току. Она перед обедом почувствовала себя плохо и ушла домой. Дома у нее произошел выкидыш, и она истекала кровью. В это время Филипп Петрович прискакал злой и сразу в хату: "Где эта? Почему не на работе?". А тут дети в слезах: "Мамка помырае". Он испугался и сразу же отвез её на бричке в Новокиевскую больницу.
          Летом 1941 года его забрали на фронт (или сначала на окопы). Формировали часть и готовили их на полигоне Прудбой под Сталинградом. Тётя Лена вместе с женой И.И.Крысина и дочерью дяди Семы Ниной ездили их навещать, свезли им домашних продуктов: сала, пирожков, булок. Мужчины уже ждали отправки на фронт и прощались с родными. Филипп Петрович стал просить у тети Лены прощения, а она вроде бы ответила ему так: "Как я могу простить тебе то, что ты мне делал?".
          О коллективизации. Отец будущего мужа Екатерины Филипповны, Максимов Сергей, был хозяином ветряной мельницы (ветряка) в хуторе Звонаревский. Соответственно его определили в кулаки, раскулачили и отправили в ссылку. Там он умер, а жена потом вернулась в хутор. Именно к ней потом приезжал в отпуск сын Григорий.
          О начале войны. Екатерина Филипповна была единственной из гражданских среди родственников кто напрямую столкнулся с войной. Перед войной в 1940 году она работала дояркой на колхозной ферме. В это время в отпуск приехал Максимов Григорий, работавший в г. Мариуполь. Они стали встречаться, он её сосватал и увез с собой. Вскоре его перевели в г. Измаил в Бесарабию (в Молдавию). В это время она уже ждала ребенка. С первых дней войны г. Измаил стали бомбить. С большим трудом через несколько дней мужу удалось посадить Екатерину Филипповну на поезд. В пути эшелон несколько раз бомбили. Ей пришлось не один раз пережить весь этот ужас, видела она горящие вагоны, убитых и изуродованных взрывами взрослых и детей. Добиралась где пешком, где с пересадками с поезда на поезд. В общей сложности с мучениями и страданиями она добиралась до дома шестнадцать суток. В Панфилово она с поезда зашла к своей тете Корольковой (Грузиновой) Марие Филимоновне, жившей недалеко от вокзала. Там она отдохнула и в тот же день на попутной телеге уехала в Головатовку. В сентябре она родила дочь Любу и вскоре снова стала работать в колхозе дояркой на Звонаревской ферме. Муж Григорий погиб в 1943 году при освобождении Украины и в 60-х или 70-х годах её приглашали на открытие памятника на месте его захоронения.
          Военные годы. Недалеко от хаты Лымарей было стойло ("тырло"), на котором останавливались эвакуируемые стада. Гнали эти стада разные люди. И вроде были попытки перегонщиков нападать на местных девушек. После этого тетя Лена в такие дни стала прятать дочерей подальше с чужих глаз. Однажды в 1942 году на этом стойле погонщики бросили (оставили) корову, которая не смогла подняться после отдыха (как говорят "обезножила"). Алексей и Николай Лымари стали её выхаживать, и она встала на ноги. Они перегнали корову Екатерине Филипповне, которая к этому времени жила в Полтаво-Звонарях снимая комнату в хате у Корольковых. Корова оказалась очень удойной и давала очень жирное молоко. Приемщик (заготовитель), которому Екатерина Филипповна сдавала масло, всегда удивлялся, почему она приносит такое желтое масло. А в Головатовке тетя Лена стала сдавать одну комнату в хате квартирантам, чтобы получать хоть какие-нибудь деньги. Вся семья стала ютиться в другой комнате.
          Послевоенные годы. Через некоторое время она переехала жить в отдельную глиняную или саманную хату в Звонарях. Хата была старая и стала постепенно разваливаться. Дядя Лёня (Алексей Дмитриевич) уже в это время работал в бухгалтерии колхоза. Она попросила его, и он уговорил председателя предоставить ей колхозную хату. Кроме того, в голодные 1946-1947 годы он как-то выписал у председателя для неё валенки и десять килограммов муки. В то время это была очень хорошая помощь.
          О смерти Дмитрия Афанасьевича. Перед смертью он долго лежал в сеннике за хатой, был у него рак мочевого пузыря. Из сенника сам он уже не выходил, еду ему носили и кормили с ложки. Уже перед смертью он попросил дочь:
          - Олэна, возьмытэ мэнэ в хату.
          Его перенесли, положили на койку. Он полежал немного и снова попросил:
          - Положытэ мэнэ на зимлю.
          Его положили на земляной пол, он повернулся поудобнее: "Нэ трогайтэ мэнэ".
          Полежал немного и затих.

          От Раисы Филипповны ФЕДОРЕЦ.
          Из детей на Дмитрия Афанасьевича больше других из детей была похожа дочь Елена, и она вроде бы в молодости из-за этого переживала: "слишком некрасивая, лучше в маму была бы похожа". Но характером она больше была в свою маму, Екатерину Павловну, - такая же спокойная и рассудительная. А на бабушку больше других лицом был похож дядя Лёня (Алексей Дмитриевич). Из братьев тётя Лена была больше дружна с дядей Сёмой, они и по возрасту были ближе остальных. Когда дед надумал его женить, то дядя Семен жаловался ей, что его не хотят выслушать и понять.
          О зимах. В те времена в каждой хате стояла русская печь, которая была и источником тепла, и кухонной плитой, и лежанкой (кроватью), и местом игр для детей. Угля в те годы не привозили, а с дровами в этих степных краях всегда были проблемы. Поэтому печи чаще всего топили кизяком (сухим навозом), соломой, сухими стеблями подсолнухов или кукурузными початками, в общем всем, что можно было взять в степи. Как-то в зиму оставили на поле сухие стебли подсолнечника, (шляпки срезали и обмолотили, а поле перепахать не успели), так весь хутор ходил на это поле собирать стебли, потому что горели они лучше соломы и тепла давали больше. Кстати, именно на этом поле потом заблудились Нина и тетя Мария.
          О взаимопомощи. В голодные годы жили очень трудно, бывало, что мололи семечки вместе с шелухой, добавляли муку и пекли из этой смеси лепешки. Очень выручал дед. В семье дяди Ёси (Иосифа Дмитриевича) была корова, которою обеспечивал кормами Дмитрий Афанасьевич. Бывало, что собьют масло и машут через пруд Лымарям: придите, мол, к нам. Нальют в котелок немного пахты и кусочек масла положат. Сам дедушка частенько приносил в бидончике (котелке) муки или борща.

          От Федора Фомича ФЕДОРЦА.
          Истории эти были рассказаны давно и отражают только небольшую часть известного материала. Но в свое время они были хорошо известны и даже были своего рода курьезными легендами.
          История первая. В начале шестидесятых годов в колхоз поступил новый самоходный комбайн и его поручили осваивать начинающему комбайнеру Федорцу и опытному механику Иосифу Дмитриевичу Лембику. Урожай в тот год был хороший и скорость обмолота была небольшой. Чтобы ускорить работу решили отрегулировать вращение молотилки на максимальные обороты и затянули ремни вариатора до предела. Запустили комбайн и наблюдали за работой со стороны. Эффект вероятно был заметен, так как Иосиф Дмитриевич сказал:
          - Молотилка обороты прибавила.
          Потом помолчал, и снова эту фразу повторил: Молотилка обороты прибавила.
          Ну а тут раздался треск, удар, и шкив, оборвав вал молотилки (миллиметров 70 диаметром), отлетел в сторону. Фраза, как говорится, пришлась вовремя.
          (Кстати, привычка повторять фразы несколько раз, хранится у нашей семьи видимо где-то в генах, так как и я сам частенько предпочитаю фразы повторять).
          История вторая, тоже с комбайном. В середине шестидесятых помошником у уже опытного комбайнера Федорца был Петр, тогда еще Петя Лембик. При косовице, особенно на разворотах, иногда оставались огрехи, которые штурвальный потом руками выдергивал и бросал в валок. Однажды Федора Фомича разморило и он раз за разом стал делать огрехи. Петя бегал, бегал и видит, что комбайн всё больше забирает в сторону. Он вдогонку и кричит:
          - Дядь Федь, дядь Федь!
          Но разморило видимо крепко, потому что реакции никакой. Комбайн едет в сторону, огрех увеличивается, а Петя бежит следом и кричит уже:
          - Дядь Федь, дядь Федь! ДЯДЬ ФЕДЬ!.. Ты куда поехал!
          От таких речей тот очнулся, выправил комбайн и долго потом вспоминал как его обложил племянник.
          Кстати, у Федора Фомича и Иосифа Дмитриевича получил я первые свои знания в области техники. Работа на комбайне и навыки езды на мотоцикле дали мне хороший опыт, научили понимать технику во время учебы и работы. И хотя без курьёзов не обходилось, я благодарен им за ту школу.

          От Ивана Иосифовича ЛЕМБИКА.
          О взаимоотношениях с казаками. Отношения между казаками и переехавшими украинцами (хохлами) были сложными. Казаки невзлюбили их и при любом случае били. Если казак ехал на коне, а навстречу ему попадался переселенец, то для казака было шиком стегануть того нагайкой (кнутом). Но деда Лембика Д.А. казаки никогда не трогали, уважая его за исключительные умения в кузнечном и плотницком деле. К нему со всей округи шли и ехали с заказами: как к кузнецу - подковать коня, отковать лемеха для плуга и так далее; как к столяру - изготовить рамы на окна, двери, смастерить сани или улей, домашнюю утварь и прочее. Но не все из переселенцев уступали казакам. Отец Марии Трофимовны, Бусенко Трофим Степанович, всегда давал отпор, благо был он крупным и сильным мужчиной ростом под два метра. Зимой по степи обычно ездили по накатанной санной дороге, и казаки всегда сгоняли с неё всех остальных в рыхлый снег. А Трофим Степанович останавливал лошадей, вытаскивал оглоблю из саней и расчищал ею себе дорогу. Так что с ним казаки предпочитали не связываться и не попадаться ему под руку. В своё время он переехал в эти края с границы Украины и Курской области.
          О голубях. Дмитрий Афанасьевич был страстный голубятник. Причем у него жили как декоративные, так и обычные голуби (сизари). Естественно, что за ними надо было ухаживать и чем-то кормить. Если до войны с этим особых проблем не было, то в войну зерна стало меньше. Ну и случилась следующая история: колхозные зерновые скосили, навязали снопы и сложили в скирд, чтобы потом обмолотить. Голуби нашли эту скирду и разворошили её всю, выклевав часть зерна. К деду пришел бригадир или председатель и сказал: "Уничтожь голубей". Голубей порезали и съели, оставив только несколько пар. Да и Екатерина Семеновна Егорушина вспоминает, как дедушка говорил: "Бабка, звары дитям суп з голубив". Бабушка сварит суп, посадит всех внучат (из трех семей) вокруг маленького самодельного (типа журнального) столика и те вдоволь наедятся этого супа: "Такой вкусный". А на сладкое обязательно нальёт всем по чашечке мёда.
          О послевоенном времени. Отец, Иосиф Дмитриевич, возвратился домой в 1945 (1946) году. Ранним утром он шел пешком от грейдера (дороги на Панфилово). Ещё на бугре издалека его увидела тётя Маня и позвала детей. Маленькие Ваня и Люба бегом побежали по меже усадьбы Лембиков. Встретили они его у дерева наверху огорода и плача обнимали его.
          Когда вернулся с фронта дядя Лёня, то он привез племянникам подарки. Ване достались губная гармошка, полуботинки (но оказались узкие и на его ногу не налезали) и шелковый белый комбинезон. Этого комбинезона хватило на три раза, а потом от него остались одни тряпки.
          После войны жизнь была очень тяжелая, голодная. Вернувшиеся с войны фронтовики попали сразу в такие условия, когда не только нечего было есть, но и негде было взять еду. В Звонарях они сменили председателя, выбрав одного из своих, Шаповалова, воевавшего в звании офицера или младшего командира. Голод был страшный, люди начали пухнуть с голода. Тогда фронтовики отобрали у председателя ключи от склада и раздали людям половину завезенного семенного фонда бобов. Случай был чрезвычайный, началось следствие (НКВД работало), но обошлось для мужиков без последствий, никого из них не посадили. Эти бобы потом весной посадили на поле между Головатовкой и Звонарями. В Головатовском своей школы не было: начальная школа была в Полтаво-Звонаревском, а средняя - в Новокиевском. Младших школьников возили в школу на лошадях или быках, или же им приходилось идти пешком 2…3 километра. В ту весну ребята, возвращаясь с уроков, выковыривали из земли уже проросшие семена бобов и ели их.

          От Таисии Иосифовны МЕДЕНЦОВОЙ.
          О Дмитрие Афанасьевиче. Дед был по характеру очень резкий, горячий. А если он был занят делом, то особенно нельзя было ему попадаться под руку. В большом доме одна комната была с северной стороны ("за солнцем") и он там оборудовал себе столярную мастерскую. Если ему поступал заказ (а заказы у него были), то он мог за ночь изготовить такие санки ("фартовые", возможно выездные). Но если он работает, то лучше было ему не мешать, бывало что и кошку, не вовремя подошедшую, мог зашибить до смерти.
          Дед построил возле дома кузницу, лето и весну ковал, а зимой делал санки. Кузнец он был хороший, незаменимый для колхоза и везли ему заказы даже с близлежащих хуторов. Дед иной раз ставил Таю качать мех, раздувать горн, а он потом грел деталь и ковал. В войну он сделал маленькую ручную мельничку, которая стояла в сарае. На этой мельнице мололи зерно и то, что удавалось добыть (принести в карманах). Из-за этого семья, может быть, питалась лучше других, по крайней мере, картофельные очистки и желуди не ели. Ели в основном хлеб из чистого зерна. Зерно перемелют и "бабанька" напечет хлеба или пирожков.
          О Екатерине Павловне. Родители и дедушка работали в колхозе, а бабушка нянчилась с внучатами. Она постоянно заботилась о них. Когда Тая уже училась в техникуме, то в каникулы всегда приходила в Головатовку. Сначала она навещала Бусенко (Бусенков), а потом шла к Лембикам. Бабушка, тайком от других, отрезала для неё кусок сала и прятала его на улице. Ну а потом говорила:
          - Лёнька, дай ей сала.
          - Да сами пойдите, дайте.
          - Да лучше ты сам дай.
          Он пойдет и принесёт сала. А потом они идут провожать Таю и по пути ей передадут ещё и припрятанный кусок. Утром, после ночевки у Бусенко, дядя Гриша отвозил её в Новокиевку.
          Об Алексее Дмитриевиче. Когда он перед армией или войной работал в колхозе на тракторе, то частенько бывало так, что во время обеда он говорил:
          - Тая, еда постная. Беги.
          И маленькая Тая по длинному дивану (лавке) бежала к шкафчику, брала жир и несла ему. А бабушка в это время на них ругалась.
          Когда он был на фронте, то из всех племянников он чаще всего писал Тае, присылал посылки. И она тоже писала ему, часто под диктовку дедушки и бабушки. Еще так же под диктовку она писала письма родственникам на Украину, так как дедушка хоть и был грамотный, но письмо написать не мог. А бабушка была совсем неграмотная.
          После войны дядя Лёня жил со стариками и жил он материально лучше других братьев. Когда он женился, то семья Иосифа Дмитриевича переехала в Новокиевку. До этого он ходил на работу в МТС и вел детей в школу.
          Когда Тая училась в техникуме и приезжала на каникулы, то всегда он привозил ей из Головатовки подарки (продукты). А когда она была на практике в Панфилово, то ему приходилось по колхозным делам там бывать (в это время он уже работал бухгалтером). И он всегда вел её в столовую и кормил её.
          Когда большой дом продали, то день поделили между братьями. Но буквально на следующий день прошла денежная реформа, деньги обесценились. За полученные деньги смогли купить Ване бобриковое пальто и сумку хозяйственную.
          О Николае Дмитриевиче. Перед войной вся семья жила вместе, а он сначала учился, а потом работал в другом районе. Когда он приезжал в отпуск, то часто с племянницей ходил в степь за цветами. Обратно принесет её из степи на руках уставшую и говорит:
          - Смотрите она мертвая, она мертвая.
          А девчонке смешно, но она терпит, игру поддерживает. После войны он работал учителем в Тростянке, а на выходные приходил к родителям и нянчился с Таей. Потом он уже стал работать в других школах.
          Ну а позже, когда он уже жил и работал в Звонаревке, то всегда приглашал в гости и семья Меденцовых бывала у них.

          От Екатерины Семеновны ЕГОРУШИНОЙ.
          Об отце, Семене Дмитриевиче. В сентябре 1941 года ему пришла повестка на фронт. В день отправки собрались все родные и близкие, подготовлена сумка в дорогу. Прощание затянулось, слез было много. Но во двор на коне заскочил Фома Федорец и крикнул: - " Семка, давай быстрее, уже все собрались. Надо выезжать, а то в военкомат опоздаем!".
          Дядя Семен попрощался с женой, дочерьми и собрался уходить. Но тетя Лена Лымарь, пришедшая провожать брата, говорит:
          - А с Лёником попрощаться.
          Маленький двухнедельный сын Лёник лежал на печи. Когда он стал прощаться с сыном маленькая Зина (3 года) говорит:
          - Ну чего ты мыкаешься. Сказал на войну идешь, а сам не уходишь. А мы стоим, ждем тебя провожать.
          После прощания увез его Федорец на окраину хутора. Там его с другими мобилизованными посадили на бричку и увезли в Панфилово. Провожающие плакали, а мужики, сколько было видно, махали шапками. Больше своего отца семья не видела.
          О своей маме, Коршок М.Ф. Она с 8 лет росла с отцом, так как мама умерла, и с детства домашние дела были на её плечах. Еще у нее были два брата: Василий и Михаил. Семья жила крепко и её отец Федотий дружил с Дмитрием Афанасьевич. Деду понравилось то, как она поет и он сосватал её за сына Семена. Поскольку она долго жила без мамы, то родители Семена стали ей родными, она очень любила их. Но отношения в семье не всегда были хорошие. Те не менее они жили вместе, растили детей, обзаводились хозяйством. Её умение петь передалось дочерям, и бывало Екатерина Павловна придет к ним и попросит:
          - А заспивайтэ дивчата мэни писэнку.
          Девчата запоют, бабушка посидит, послушает и идет домой.
          В колхозе Мария Федотьевна работала на разных работах, работала много, и поэтому домашние хозяйственные дела ложились на плечи подрастающих дочерей.
          О Лёнике. Он прожил всего 2 года и умер в свой день рождения. Мария Федотьевна работала в колхозе, а сестрам приходилось носить его на руках по плотине в колхозный садик. Одежонка была плохонькая и Лёник простудился. У него была дифтерия ("глотошная") и он ничего не мог глотать. Ему постоянно хотелось есть и до самой его смерти Мария Федотьевна кормила его грудью. Если ему попадала крошка, то он её старательно сосал. Еды в семье не хватало и иногда им помогала соседка Крысина, работавшая в колхозе кладовщиком. Иногда во время кормления Мария Федотьевна говорила:
          - Ой, батько идэ.
          Лёник бросит сосать и пытается сказать:
          - О-о-о, тятя. (В смысле - нет папы).
          Помнить он его конечно не мог, потому что в день призыва ему было всего две недели. Когда он умер, то Дмитрий Афанасьевич очень переживал за то, что у сына Семена не осталось наследника и фамилия в этой ветви семьи оборвалась. Тем более что до этого в семье умерло маленькими ещё два сына.
          О коллективизации. Семья Коршков была "зажиточной" и соответственно попала под раскулачивание. Сама Мария Федотьевна уже жила в Головатовке, а из их дома в Новокиевке вывезли вещи. У её брата Василия был приятель комсомолец, и они ночью пошли в сельсовет и забрали часть вещей: полушубок и пр. Ну а на следующий день его арестовали и судили. Через какое-то время он сбежал и пришел ночью к сестре. Днем он прятался на чердаке, а ночью выходил к родне. А маленькая несмышленая Нина стала рассказывать подружкам о том, что у них: "На крыше дядька живет". Он это услышал и сказал:
          - Маруся, Сема. Я уйду, а то и вас посадят.
          Он ушел, но вскоре его снова поймали, судили и сослали в Караганду. Там он отсидел полный срок, женился на медсестре из лагеря, тете Дусе. До войны у них родился первый сын, а после того как он вернулся с фронта - второй. Оба закончили институты, а второй сын был достаточно крупным начальником по строительству в Караганде.
          О сумках. В голодные военные годы чтобы не пропасть с голода старались запастись продуктами всеми правдами и неправдами. Сестра Нина, работавшая в войну с 16 лет на тракторе, во время работы на поле, вместе со своей подругой Маслиевой (Маслий), отсыпала из сеялки зерна в сумку и спрятала эту сумку на меже (в пахоте). Чтобы быстрее найти место они обозначили его веточками.
          Поскольку Мария Федотьевна ночью работала, сторожила ночью скот (быков и коров) работавших в поле, то за сумкой послали Катю. В темноте по меткам, но с трудом, они нашли сумки и к рассвету вернулись домой. Утром быстренько сбегали к дедушке, часть зерна перемололи, и Мария Федотьевна напекла лепешек. Но, видимо, кто-то видел и на них донесли. Пришел милиционер и стал обыскивать хату. Но Мария Федотьевна успела спрятать ("схоронить") сумку в печь, а сверху поставить корыто с бельем, которое она как раз стирала. Он ничего не нашел, но увидел лепешки (пышки) и стал допытываться: - Откуда?
          - А дед принес.
          Мария Федотьевна хотела предупредить Маслиевых и шепнула Кате, чтобы сбегала к ним. Но милиционер это услышал, перехватил её во дворе и не пустил. У Маслиевых он нашел зерно, арестовал Нину с подругой и повел их в райотдел милиции в Панфилово. Поскольку они были уже взрослыми девушками, лет по 17…19, то дорогой он стал к ним приставать. Кончилось тем, что они пригрозили ему, что расскажут об этом его начальству. Он, видимо, испугался и уже перед самим Панфилово отпустил их. А так дело для них могло закончиться гораздо хуже.
          О покупках и рыбалке. В послевоенные годы жили без отца очень бедно и голодно. В те времена товары в хутор привозили торговцы у которых закупали одежду, ткань (как говорили "материю"). Но в семье покупки делали очень редко, так как в семье денег было мало: за погибшего отца платили пенсию всего 50 рублей. У детей денег чаще всего не было вообще. Зина зарабатывала себе ловлей сусликов, которых обдирала, обрабатывала шкурки и сдавала их приемщику. Катя же по натуре своей не переносила этого: брезговала (как говорили "гребовала"). Зина, бывало, в шутку ободранной тушкой суслика шлепнет Катю, а та чуть не в рёв:
          - Я маме скажу.
          В один из приездов продавца сестры что-то себе выбрали. Зина себе купила, а Кате денег не хватало, и она даже расплакалась. А было это как раз 9 мая, и в Головатовку в это время как раз въехали на подводе Николай Дмитриевич и Иосиф Дмитриевич (домой на праздник приехали). Ей женщины и посоветовали попросить денег у дядей. Она с окликами за ними побежала вдогонку, а нагнала их уже на плотине и говорит чуть не плача:
          - Там вон прывезлы, мэни ни за шо купыты. Вы мэни трошки денег нэ сможэтэ добавыть.
          Николай Дмитриевич достал деньги и дал ей. Она радостная побежала и купила то, что хотела. Ну а они ей сказали:
          - Приходите к нам, рыбу будем ловить.
          Зина и Катя попозже пришли к дедушке, а там дядя Коля и дядя Иосиф уже бредень приготовили. Катя, как постарше, с бреднем шла поглубже, а Зина ближе к берегу. День был теплый, солнечный, и рыбалка получилась удачной. Прошли совсем немного, а девочки бредень уже не могли тащить, настолько тяжело. Тогда Николай Дмитриевич забрался в воду и бредень с трудом на берег выволокли, а в нем около 12 ведер карасей (полный гузырь). Все радостные, довольные рыбу домой перетаскали, и еще один раз также удачно забрели. После этого перешли на другую сторону пруда в другой усынок. Только стали вытаскивать бредень, как на тачанке прискакала председатель колхоза Брыкина Варвара Васильевна. Когда она увидела, что в колхозном пруду ловят рыбу не члены колхоза (отец учительствовал в Тростянке, а Иосиф Дмитриевич работал в МТС), то со злости разругалась и забрала эту выловленную рыбу. Девочки вроде бы в слезы, но Николай Дмитриевич махнул рукой: мол, не стоит расстраиваться, нам уже хватит. Рыбу пришлось отдать.
          Председатель потом на полевом стане увидела Марию Федотьевну и сказала:
          - Вот хороший сегодня будет обед, я отобрала рыбу у твоих дочерей и их дядей.
          Мария Федотьевна из-за этого очень расстроилась. Обидно было, что в еще холодной воде дочки наловили, а пришлось отдать рыбу. Ту рыбу, которая осталась, раздали по семьям. Карасей хватило всем, такой хороший был улов.
          О Николае Дмитриевиче. С ним всегда поддерживали всегда хорошие отношения. Он всегда приглашал в гости. Сразу после своей женитьбы они с мамой жили у Рясновых и Катя была у них в гостях в старой хате. Потом, когда они переехали в Ивановский и жили в снимаемой хате, она также приходила и ей дали подержать на руках маленького Борю.
          В жизни он был очень добрый и отзывчивый человек. Мария Федотьевна и Нина часто вспоминали о том, как в 1951 году Нина выходила замуж, а в семье не было никакого приданого и даже купить было не на что. Часть вещей им дали родственники из Новочеркасска, но всё равно было мало. Мария Федотьевна со слезами обратилась к дядям и недавно поженившиеся дядя Коля и тетя Тоня отдали ей своё новое одеяло:
          - У нас есть старое, поношенное, нам и такого пока хватит.
          Об Иосифе Дмитриевиче. Он очень любил племянников и скучал о них. Однажды в 90-х годах Александр Иванович Егорушин поехал в августе в Михайловку на рынок и повстречал там Иосифа Дмитриевича. Тот вместе с внуками Романом и Лешей приехал тоже на рынок, делал им покупки к школе. Он очень обрадовался встрече:
          - Та оце ж прийхав хлопцам к школи покупыть. Наташе ж николы.
          Саша привез его в Реконструкцию. Посадили его обедать и бутылочку на стол поставили. Поели, выпили:
          - Так який же хороший самогон. Це з меду.
          - З меду.
          - Саш, ты мэни не нальешь?
          - Налью.
          После обеда он посмотрел их хозяйство, и особо его интересовала как заядлого и опытного пчеловода пасека. Потом его с внуками отвезли в Новокиевку, чему он был очень рад:
          - И як вин мэнэ там найшов.Ну шоб я робыв в той Михайловке. Як бы я звиттиля прийхав. А яка гарна у них самогонка.
          А Егорушины долго потом удивлялись и поражались тому, как он смог решиться ехать с ребятами на рынок в таком возрасте. Было ему тогда 80 лет. И по оценке Екатерины Семеновны - купил он как раз то, что нужно.
          Через некоторое время Егорушины снова поехали в Новокиевку. Как всегда Иосиф Дмитриевич им очень обрадовался и расчуствовался:
          - Саша, так яка ж гарна у тэбэ самогонка. Та мы э Манькой пэрэд обидом выпьемо, та так хорошо. Та и сэстра приды, Олена, та вси трое выпьемо,и так хорошо. Ты мэни не привиз ище.
          - Привиз, дядь Ёся.
          - Манько, ты б подэвылась як там у них с пчелами по-хозяйски. Та и ватнички, и порядок, та и всё на мисти.
          Как-то Егорушиным долго не удавалось сьездить в Новокиевку, а когда приехали:
          - Катя, Саша. Шо ж вы нэ едытэ?
          - Да ну, дядь Ёсь, недавно вроде были.
          - Не, давно были. Дывлюсь, от сукина дочь, нэ еди и нэ едэ.
          И при каждой встрече - радость от встречи, от разговоров. Так было всегда при встрече родственников.
          О детских шалостях. В саду у дома росла китайка, с которой детям нельзя было обрывать яблоки. Для еды была еще одна китайка, которая росла сразу у ворот. Но дети Ваня, Люба и Зина решили попробовать запрещенного. Пробравшись за забор они стали обрывать китайку. А дед увидел и бежит: "Шо вы там делаете?" Дети бросились врассыпную. Ваня хотел пролезть в просвет между досками забора. Но поскольку он был полный, то застрял. Ну а тут подоспел дед и прошелся по нему кнутом. Крику было много. Но неугомонный и заводной Ваня на этом не успокоился: чтобы еще набедокурить. В саду они нашли еще одну яблоню и сделали на неё набег. Но тут их увидела Таиса и сообщила дедушке. Тот из сада их выгнал и они, скрываясь от него, убежали на усадьбу к Зине. Ваня решил схитрить и спрятался под корыто в коридоре (сенцах). Пришла их разыскивать Тая и спрашивает: - "Катя! Ты не видела тут Ивана, Любу и Зину. Шо они там натворили в саду". Катя показала на корыто. А корыто висит на Ване сверху, до пола не достаёт. Тая прихватила Ваню за ухо и повела домой. А Зина и Люба издалека защищают его: - "Не трогай его!". Потом долго вспоминали этот случай и смеялись.
          В том же саду рос боярышник ("краснэнькэ") и дети его как то один раз объелись. Младшая из них Люба заболела. Катя пришла её навестить. Та вышла вся бледная и говорит:
          - Катя, тебя тошнило?
          - Нет.
          - А меня тошнило. А Музгар (пес) съел.
          - Ваня потом еще долго подтрунивал над Любой. Нарисует рисунок: девочка Катя ростом побольше и девочка Люба - поменьше. А потом подпишет тем диалогом. Люба бегает за ним, хочет рисунок отнять. Но у Вани не так просто рисунок было отнять.

          От Зинаиды Семеновны КУРМЫШОВОЙ.
          Об отце. Хоть была маленькая, но запомнила тот день, когда отец уходил на фронт. Прощаясь с семьёй, он поцеловал в лобик младшего двухнедельного сына Лёника и сказал:
          - Прошай сынок, может быть останешься моим продолжением рода.
          Ну а её он поднял, подкинул два раза на руках и спросил:
          - Ну и как же ты меня узнаешь, когда я вернусь?
          - А я тебя угадаю по "ботсванчику".
          - Вот молодец, тогда будешь меня встречать.
          "Ботсванчиком" называли тогда большой палец на руке. А у него на этом пальце на левой руке не было сустава - отвалился от нарыва от воспалившегося волоса.
          О похоронке. В феврале 1944 года страшную новость о гибели отца в семью принесла из Новокиевки Нина. Еще издали, увидев сестру, что-то горестное почувствовала Зина. Она вбежала в хату:
          - Мам, Нина наверное заболела, что-то с ней случилось.
          Нина как вошла во двор - сразу в крик. Потом вбежала в хату, упала на койку и рыдает. Потом уже достала похоронку. Мама сразу в обморок, все в слёзы. На крик сбежались соседи, прибежала бабушка Екатерина Павловна и дедушка Дмитрий Афанасьевич. Слёз было много - сиротами (без отца) осталась самая большая семья старшего сына: четверо детей. Дедушка даже в сердцах высказался:
          -Уж лучше бы кто-то из молодых погиб, сирот бы не было. ( И имел он в виду конечно младших сыновей Николая и Алексея, которые были еще не женаты).
          О Дмитрие Афанасьевиче. В войну часто сидели голодные. Мама уйдет в ночь на дежурство, а дети остаются дома. И они сидят, прислушиваются. И слышат: топ, топ, топ - дед идет. Открывается дверь, входит дедушка и говорит:
          - Вы тут живы.
          - Живы
          - А я думал вы уже тут все помэрлы.
          Сунет через дверь котелок с борщом и кусок хлеба из-за пазухи. Это он тайком приносил от родных.
          - Мы поилы и лыглы спать. А я думаю - воны ж там голодные, пойду им отнесу.
          Если деду удавалось поймать зайца, то дети знали - будет суп. Старались сбегать к бабушке в то время, когда взрослые будут на работе. Бабушка их сразу покормит, или еду им с собой положит. И они довольные бегут домой - сытые будем. Вот такие хорошие были дед и бабушка.
          О голоде. В семье была корова и иногда семья жила одним молоком. Если хлеба не было, Мария Федотьевна наделает кислого молока, наложит его в миску. А потом туда нальет пресного молока, и ложками его хлебали. Ну а когда корова зимой шла в запуск, то семья голодала. Иногда мама выписывала у председателя колхоза "шелушку" от пшена (шелуху). Само пшено шло в колхозную столовую, а шелуху отдавали. Сама она была несъедобная, в неё добавляли кукурузную муку (или кукурузу) и фасоль с дедушкиного огорода. Эта фасоль хорошо подходила для первого (борща), а для других блюд нет. Однажды Мария Федотьевна напекла из фасоли (оладушек) лепешек и вся семья очень сильно болела: "Лежали - думали, что помрем". Ну а если всё смешать, то получались вполне съедобно. Она напечет, детям раздаст - так и обходились.
          Ну а Зина по характеру была шустрая ("прокудная") и могла пробежаться по соседям. Её, маленькую чернявую девочку, любили все и старались помочь: дать творожку, сыворотки или другое. Она, радостная, - несла домой, подкармливать своих.
          Весной и летом дети старались избавиться от голода собирая по степи и заброшенным садам любую съедобную травку: "козёлики", калачики, чистили мякину из ранних подсолнухов, и прочее. После таких прогулок возвращались домой с языками как у коровы: черно-зелеными. Старшая сестра Нина, с четырнадцати лет уже работавшая на тракторе, просила сестер:
          - Вы и мне что-нибудь принесите.
          Конечно, что могли принести, девочки приносили.
          Будучи самой шустрой из сестер она больше времени проводила с ребятами ("пацанами") и занималась с ними их делами: ловила рыбу, раков, сусликов. Были у неё свои удочки. Ну а если в семье резали курицу, то в дело шли кишки. Она привязывала их к нитке и забрасывала в воду. А потом, медленно вытягивая нитку, тянула из воды один-два рака. Так удавалось наловить до полведра раков. Довольная, она приносила улов домой, а мама радовалась, что ей удастся сегодня накормить детей.
          О сусликах. Каждую весну и лето вся ребятня в деревне занималась ловлей сусликов в степи: весной выливали их из нор водой, а позже ловили капканами. Бывало, что за весну удавалось заработать денег на одежду всей семье: маме - на юбку и кофту, себе и сестре Кате - на платье, старшей сестре Нине - на сарафан. ( Цены за шкурку: первый сорт - 60 копеек; второй сорт - сорок копеек, а если жирные или покусанные то третий сорт - пятнадцать копеек). А иногда приемщик за сданные шкурки расчитывался мукой. Получалось так, что она со своими десятью капканами налавливала почти, столько же сколько ребята со ста. Она старалась ставить только на те норы, куда могла загнать суслика.
          О людской доброте. В тяжелые военные и послевоенные годы люди старались помогать друг другу: человечные были. По соседству жила тетя Женя Крысина, работавшая в колхозе кладовщиком. Хоть времена были строгие, постоянно проверяли и наблюдали, но из-за голодухи люди старались что-то себе принести. Она иногда заходила и доставала из-под кофты сверточек с мукой или зерном и отдавала маме:
          - Мария, испеки что-нибудь детям.
          А у самой в семье трое своих детей росло.
          О школе. Она Очень хотела учиться, но в школу смогла пойти в восемь лет. Из-за того, что жили очень бедно, одеть было нечего. Уговорила всё-таки маму, и стала ходить в Звонаревскую начальную школу. Пока было тепло одежка еще была, а когда начались дожди и холода - то одеть стало нечего. И тогда мама не пустила в школу. Но когда мама ушла на работу - она где на чердаке нашла большие солдатские английские ботинки, намотала на ноги побольше, одела такую же большую солдатскую накидку и пошла пешком в школу за три километра. Обычно детей возили на быках, но она опоздала, и ей пришлось идти пешком одной - так хотелось учиться. Когда мама пришла домой, то поняла что дочь ушла в школу, то она сразу же побежала за ней. Ну а в школе она извинилась за вид дочки и договорилась с учительницей, что она еще на год останется дома. Ну и саму Зину с большим трудом удалось уговорить пропустить ещё год. На будущий год теленка не стали сдавать маленьким, выкормили за лето и в августе мама с дочкой отвели его на базар в Филоново (за 45 километров). Для ребенка это была очень трудная дорога за целый день, но желание учиться было очень сильным. Получили они за бычка 700 рублей, купили Зине ботиночки, платье, другую одежду и портфель со школьными принадлежностями. А еще соседка Крысина дала ей плюшевую куртку или кофту (как говорили "гейшу"), которую дядя Миша Коршок перешил на маленькую Зину. Так её собрали в школу и она начала учиться.

          Написанная работа представляет собой документ, содержащий историю жизни семьи Лембик. Если в первой работе было положено начало записи истории семьи, то здесь уже содержится более полный, содержательный материал.

          Записанные воспоминания - это часть жизни членов семьи Екатерины Павловны и Дмитрия Афанасьевича Лембиков, жизни целого поколения. Описание этой жизни получилось, конечно, неполным, может быть даже однобоким, или, как отметил кто-то из читавших черновики, "слишком грустным". Попали в воспоминания наравне с крупными событиями, связанными с жизнью всей страны, и мелкие факты, только о конкретных людях в определенный момент времени. Но важность их, по моему мнению, одинакова, так, как из таких фактов складываются целые жизни.

          Относиться к этим воспоминаниям можно по-разному, но надеюсь, что равнодушных не будет. Когда нибудь, кто-то из потомков сможет узнать о истории и своих корнях.

          Семья, начинавшаяся в конце девятнадцатого века молодой супружеской парой Дмитрием и Екатериной Лембик, за прошедшие годы превратилась в мощное дерево жизни. В семьях 5-ти детей в свое время родилось 27 внуков, число правнуков составило 34 человека, а на настоящее время установлены и прапраправнуки. Составление полного генеалогического дерева при такой развитости семейства требует времени, поэтому далее приводится короткий предварительный вариант. К большому сожалению в процессе работы над этим вариантом биографии не удалось ничего уточнить.